Последний атаман Ермака

– Не беда, Игнат! Вот ворочусь из похода, поставлю пищаль и бердыш в угол, саблю повешу на стенку, да и вспомню былые молодецкие годы, когда потешал московский люд на торгах, не страшась возможного гнева скорого на расправу царя Ивана Васильевича! Тот, сказывали московские купчишки, и сам не прочь иной раз скоморохом заделаться, отчего у многих бояр поджилки в ногах тряслись от страха!

Матвей вспомнил свое пребывание в Москве, посмеялся и на немой взгляд Марфы пояснил:

– Будучи у князя Ивана Петровича Шуйского в гостях, слышал его рассказ о таком скоморошестве покойного царя. Когда в тысяча пятьсот семьдесят первом году к нему прибыли послы крымского хана с требованием дани со всей русской земли, царь Иван Васильевич нарядился в сермягу, бусырь[40] да в драную баранью шубу. Так же повелел одеться и всем своим боярам. Когда крымские послы вошли в палату и стали вертеть головами, не понимая, куда они попали, царь объявил им такими словами: «Видишь же меня, посол, во что я одет и бояре мои? Так это по вине крымского царя! Это он мое царство выпленил и казну пожег, потому и дать мне вашему царю нечего!» – Крымский хан счел такой ответ оскорбительным и на следующий год привел под Москву сто двадцать тысяч крымско-турецкого да ногайского войска. Однако под Молодью поимел от русского войска крепкую битву и с позором, понеся изрядные потери, бежал в свой Крым! Вот как приходилось в иную пору скоморошничать даже царям!..

После некоторого молчания Томилка Адамов, почесывая сквозь черную бороду кадык, с хитринкой проговорил:

– Ты, Ортюха, пока казаковал, поди, все скоморошьи припевки позабыл, не так ли?

Есаул догадался, что Томилка просто хочет подтолкнуть его на какую-нибудь забаву, чтобы она осталась в памяти женщин после их скорого отъезда из Самары, потому и принял вызов, руками развел, прося всех отодвинуться к единственной лавке у стены напротив обмазанной глиной, но еще не побеленной печи, заломил баранью шапку с беличьей опушкой, подбоченился и, приплясывая, пошел по горнице, напевая давно сорванным на ярмарках голосом:

Досталось братьям два поместья,Неведомо в каком месте,У Еремы деревня, у Фомы сельцо,Деревня пуста, от села одно крыльцо.

У Еремы клеть в четыре столба,У Фомы роскошная изба,Клеть пуста, а от избы одна труба.Ерема видал, как боярин гуся едал,Боярин кости швырял,

Фома кости подбирал.Радуйся, простой народец,Коль репьем засеян огородец!

Ортюха остановился напротив смущенной княжны Зульфии, притопнул ногой, раскланялся перед ней и протянул снятую шапку, как бы прося подаяние:

– Выверни, мужик, карман, не будь болван, достань деньгу, пропить помогу, а не дашь деньги, так карман береги, запущу сам лапу, сниму лапти и шапку!

Марфа, Зульфия и Маняша от восторга захлопали в ладоши, а Игнат Ворчило, огладив рыжеватую бороду, от удивления даже головой покачал со словами:

– Воистину, не забыл ты, казак, былое ремесло! Как знать, может и вправду оно тебе еще сгодится к старости, когда Самара умножится посадским народом… Ну, казаки, обживайте избу, мне к службе в досмотр стен поспешать надобно. Ежели в чем какая нужда будет, – Игнат повернулся к Науму, – сыскать меня не трудно, я на постой иду к брату моему Роману. Он через три двора от вас избу себе поставил. Тако же покудова без женки с детишками, вдвоем и будем зимовать. Завсегда могу помочь, чем смогу. С богом, живите счастливо, – стрелецкий десятник откланялся и направился к двери. У порога его остановила Марфа приветливыми словами:

– Заходи и ты к нам в гости, Игнат. И еще – ежели вам с Романом постирать что-нибудь или сготовить повкуснее, так вы запросто, без стеснения, нам не в тягость будет сделать и вам что-то приятное, покудова вы без женок. Договорились?

Игнат со смущением поблагодарил Марфу, сказал, что со стиркой у них и в самом деле не очень-то хорошо получается, еще раз поклонился и ушел по делам службы.

Проводив владельца избы, Матвей облегченно вздохнул, обращаясь ко всем, сказал важным тоном:

– Нут-ка, хозяева, прикиньте, что да что надобно здесь соорудить, чтобы Марфуша, Зульфия да Маняша жили спокойно, детишек народили и чтоб было где им колыбельки к матице привесить!.. Знать бы точно, когда князь Григорий выпроводит нас из Самары, чтобы успеть хоть что-то по дому сделать! – подошел к Марфе и ласково обнял ее за плечи, потом приложил руку к ее животу, словно хотел узнать, скоро ли будущий казак начнет проситься на волю.