Другая группа исследователей творчества Зингера усматривает лейтмотив романа «Раб» в той внутренней борьбе, которая идет в Якове — борьбе между «греховной» любовью к нееврейке Ванде и теми религиозными и культурными устоями, на которых он вырос. С точки зрения этих литературоведов, само название романа следует понимать метафорически — как победу подлинной любви над держащими человека в духовном рабстве условностями своей среды.
Но и те, и другие сходятся во мнении, что, несмотря на реалистическую достоверность многих страниц романа и его образов, к «Рабу», безусловно, нельзя относиться как к историческому роману и вообще как к произведению, написанному в реалистическом русле. Как и во многих других своих романах и рассказах, Зингер отнюдь не стремится к правдивому воссозданию описываемой в нем эпохи и ее характеров. Эпоха, скорее, служит для него лишь фоном, на котором он моделирует некую вневременную ситуацию, и именно сама ситуация и поведение оказавшихся в ней людей и интересны ему сами по себе.
Однако на сюжет и проблематику «Раба» можно посмотреть и совершенно по-другому.
Те, кто утверждает, что в само название романа — «Раб» — Зингер вложил некий скрытый смысл, вне сомнения, правы. В конце концов, непосредственно пребыванию в рабстве посвящена лишь половина первой части книги — на протяжении всего остального романа он живет и действует как совершенно свободный человек. Тема сути рабства непосредственно возникает в рассуждениях паромщика Вацлава, с которым Яков встречается на берегу Вислы, после того, как ему удалось убежать от ведущих его на казнь солдат.
Исходя из этих рассуждений, любовь Якова к его Ванде-Саре и есть рабство, как, впрочем, и его привязанность к рожденному ею сыну. Но Вацлав, сомневающийся в существовании Бога и при этом исповедующий альтруистический гуманизм, будучи близок Якову своей человечностью, одновременно является его антиподом в вопросах веры. Вне сомнения, Башевиса-Зингера в этом романе волновала проблема рабства и свободы, и образ Якова является своего рода чисто еврейским ответом на эту проблему.
Дело в том, что нет с точки зрения еврейской религиозной философии более отвратительного понятия, чем рабство, порабощение человека человеком. Сама история евреев как народа берет свой отсчет с выхода из Египта, «из дома рабства», с обретения свободы. Евреи являются одним из немногих древних народов, у которых, по сути дела, не было института рабства. Согласно Библии, еврей может обратить в рабство другого еврея только за долги, да и то не на всю жизнь, а максимум на семь лет, после чего он должен отпустить своего раба на свободу, выдав ему крупную сумму на обустройство. Да и в период рабства еврей не только не имеет права применить по отношению к своему еврейскому рабу насилия, но и должен обеспечивать его всем необходимым, пусть даже и в ущерб себе. Вот почему Талмуд утверждает, что «тот, кто приобретает себе раба, приобретает господина». Приобретение рабов-иноплеменников также считалось у евреев нежелательным, так каждый еврей должен был помнить, что «рабами были мы в стране Египетской».
Однако этому виду рабства еврейские религиозные философы всегда противопоставляли другое — ощущение себя человеком как «раба Всевышнего», требующего от него полного подчинения Своим заповедям. Само понятие «верный раб Божий» впервые употребляется в Пятикнижии впервые по отношению к пророку Моисею и расценивается как высшая похвала ему.
Позднее (и Зингер, вне сомнения, был знаком с этой точкой зрения) еврейские философы определили понятие «раб Божий» как высшую степень человеческой свободы.
Несколько утрируя, эту мысль можно пояснить следующим образом: человек, ощущающий себя до конца «рабом Бога», оказывается совершенно свободным в отношениях с людьми. Ему незачем бояться кого-либо, так как он убежден, что находится под постоянной защитой своего Хозяина, и этот Хозяин, а не кто-либо другой, распоряжается всем течением его жизни. Такой человек чувствует себя свободным от общественного мнения, принятых условностей и т. д., так как он сам решает, приемлемы для него эти условности или неприемлемы в зависимости от того, насколько они согласуются с заповедями Бога, то есть требованиями подлинного Хозяина его души.