Последний бой

У девушки от страха замерло сердце. Не раздумывая, она сбросила с себя куртку, вошла в ледяную воду и устремилась за беглецами. Телятам эта игра понравилась. Они фыркали, высоко задрав морды, описывали вокруг Джумагуль замысловатые фигуры и никак не хотели возвращаться на берег. Наконец, ценой огромных усилий, девушке все же удалось выгнать их из воды. Но когда она сама ступила на землю, у нее зуб на зуб не попадал, она тряслась, как в лихорадке.

Побегав за расползающимся стадом и немного согревшись, Джумагуль почувствовала острый голод. За весь день в беспрерывной погоне за телятами она так и не нашла времени съесть лепешку, которую взяла с собой из дому. Побывав в воде, лепешка размокла. Но это ничего — голодный желудок не привередлив, и Джумагуль с удовольствием затолкала ее в рот.

В этот момент до нее донесся тихий печальный голос. Кто-то пел. Девушка перестала жевать, прислушалась, повернув голову в сторону, откуда доносилась песня.

Нет свободы у меня, и глазам от слез не видать ни света дня, ни луны, ни звезд. Ах, дождусь ли той зари,

чтобы лег, могуч, на людей моей земли лучшей доли луч!..[2]

— Бибигуль! — бросилась девушка навстречу певунье, когда та появилась на вершине прибрежнего холмика. — Я сразу узнала тебя. Чего ты забрела в такую даль?

С первых же дней, как поселилась Джумагуль в уйгурском ауле, Бибигуль — соседская девочка-одногодка — стала ее близкой подругой. Они поверяли друг другу нехитрые сердечные тайны, вместе играли, изредка ссорились, и постепенно в поведении, в привычках, в манере разговаривать у них появилось так много общего, что односельчане посмеиваясь, нередко уже называли их близнецами.

Бибигуль сбросила с себя веревку и топор, вздохнула сокрушенно:

— Беда пригнала меня по твоему следу.

— Какая беда? — насторожилась Джумагуль.

— Эх, подружка, не спрашивай. Со вчерашнего вечера места себе не нахожу... — И только тут заметив, что Джумагуль стоит в мокрой одежде, набросилась на нее воинственно: — Ты зачем это в воду лазила?

Джумагуль улыбнулась смущенно:

— Попала как мышь в масло. За этими зверями погналась.

Бибигуль смерила ее насмешливым взглядом, звонко расхохоталась:

— Пойди вон к тому дереву, разденься, подсохнешь. Иди, иди, простудишься... Ну, чего уставилась на меня? Иди, я присмотрю за твоим стадом.

Джумагуль пошла к разлапистому турангилевому дереву, подножие которого еще с осени было устлано кошмой из сухой побуревшей листвы, развязала бечевку, скинула с себя стеганую куртку. Затем через голову потянула платье, но в последний момент смущенно одернула подол.

— Раздевайся! — строго приказала Бибигуль. — Ну, быстрее!

Джумагуль стояла в нерешительности.

— Чего же ты, — настаивала подруга. — Стесняешься? Мужчин вроде здесь нет, а от меня скрывать нечего, — и Бибигуль рассмеялась.

Этот смех, очевидно, и убедил Джумагуль. Она сняла платье, повесила его на куст карабарака, а сама присела на корточки, подставив спину солнечным лучам.

— А ты красивая! — заявила вдруг Бибигуль, будто впервые увидела подругу. Джумагуль невольно прикрыла руками крепкие, упругие груди.

Бибигуль уселась на пенек, затянула грустную протяжную мелодию. Неожиданно прервав себя, сказала растерянно:

— Оказывается, я уже настоящая девушка.

Потрескавшиеся губы Джумагуль шевельнулись в слабой улыбке:

— А до сих пор не знала?

— Вчера объяснили.

— Что объяснили? — не поняла Джумагуль.

— Все... Вечером вчера бай из Мангита приехал. Сватал меня.

Неожиданное сообщение озадачило Джумагуль. Не зная зачем, спросила:

— Мангит?.. Это где?

— За Кегейлинским каналом.

— Ты была дома, когда это... когда приезжали?

— Откуда мне было знать, кто они, эти двое? Видала только, сами огромные, жирные, шапки на них, как котлы... Мама расплакалась, шепнула мне — сваты...

— А потом? — нетерпеливо спросила Джумагуль. — Что было потом?

— Отцу-то что? Калым бы побольше! — Румяное лицо Бибигуль побледнело. — А жених, он хоть и богат, но стар, как этот турангиль.

— Нужно было с отцом поговорить, сказать ему... — возмущенно взмахнула рукой Джумагуль.

— Поговоришь... Скажешь... Как же!.. Сам все подстроил.

— Отец?! — Лицо у Джумагуль вытянулось. Она поднялась во весь рост, готовая произнести какие-то дерзкие, обличительные слова, но слов этих у нее не было, и потому она разразилась лишь горьким, бессильным упреком: — Кто это выдумал, чтоб девушек насильно замуж выдавали? Наверное, это только у нас, каракалпаков. Или у всех людей так?

— Откуда мне знать, подружка? Знала б я, как люди живут... Послушай, а что если убежать с другим? А?