Последний час надежды

— Брюс, мы поговорим дома! Кто мог сказать такое, какой мерзавец?!

— Что было? За что его посадили?

— Брюс, — голос её неожиданно стал тихим. Самый неприятный. Лучше уж, чтобы она кричала или выговаривала, когда она говорит спокойно — значит очередная великая идея пришла ей в голову. — Я приеду, сама поговорю с ректором.

— Меня здесь и так называют маменькиным сынком, — я едва не стукнул трубкой о стену. — Нет. Если ты приедешь, я уеду отсюда.

— Не смей говорить со мной таким тоном, Брюс!

— Мама, я хочу только услышать ответ на вопрос. Я имею право услышать!

— Его подставили, — она разрыдалась. — Его обвинили в растрате. Но он не виноват, Брюс! Я знаю, что не виноват!

— Спасибо, мама, — я успокоился. Гнев схлынул, как и не было. — Извини, что расстроил тебя. Пожалуйста, не звони мне пока, я не хочу, чтобы мой разговор слышало всё общежитие.

И положил трубку.

Когда я обернулся — позади меня стоял Длинный и… Жан. Поль смотрел на меня, как на пустое место. А на лице Жана я увидел почти виноватое выражение — дескать, прости, старик, мне это не в радость.

Быстро Поль сделал из них «шестёрок». Слишком быстро. Я прошёл мимо, ожидая удара или чего-то такого, но ничего не случилось.

Брюс, общежитие, 12 апреля 2010 года, 13:00

Мне пора собираться на лекцию. Ручаюсь, я и там буду сидеть, как прокажённый — вокруг никого, все делают вид, что меня нет. Ладно, плевать! Я не собираюсь сдаваться и уезжать отсюда до окончания курса. Я запустил руку в карман брюк — платок так и лежал там — и в сотый раз подумал, не сжечь ли его ко всем чертям. Или я уже пробовал? Так и не решился. Не смог. Я не смог вызвать в себе подлинное отвращение или ненависть к Ники. Но не мог и сказать хоть кому-то, почему.

Лифт занят. Ладно, прогуляюсь. Я услышал смех, голос Ники этажом ниже — и невольно вышел в коридор, словно у меня могли быть дела на том этаже.

У меня чуть челюсть не отвисла. Ники шла в обнимку с Кристин Фаро — «медвежонком». Неразговорчивая, коренастая, Кристин никем не интересовалась и водила дружбу только с Шарлоттой Бреннер, с которой и жила в одной комнате. Что задумала Ники?

Ники что-то шептала на ухо Кристин и та смущённо улыбалась, отводила взгляд. Они прошли мимо меня — Ники меня теперь в упор не видела, Кристин не видела всегда.

— Да, моё солнышко, — услышал я голос Ники. — Только скажи!

Кристин рассмеялась, прижалась к Ники… о Кристин и Шарлотте что-то говорили, с усмешкой, но я старался не слушать сплетни. То, как рука Ники скользнула по Кристин… что-то здесь кроме дружбы, точно. Ники, что ты задумала на этот раз? Какую гадость для Кристин?

Они ушли вниз по лестнице, и я только сейчас заметил, что в том конце коридора стоит, глядя в пространство, Шарлотта Бреннер. Осунувшаяся, бледная, жалкая тень самой себя. Совсем недавно она могла во всём затмить Ники, если бы её интересовало чьё-то внимание.

Она увидела, что я смотрю на неё, и быстрым шагом вернулась в свою комнату.

Брюс, общежитие, 12 апреля 2010 года, 21:00

Когда тебя не видят в упор люди, с которым только вчера были не разлей вода — очень противно. Я уже не знал, к кому можно за чем подойти. С другой стороны, если из-за судимости отца, настоящей или нет, так начинают ко мне относиться, то настоящие ли то друзья?

Пойду погуляю, решил я. Сидеть в каморке, пропахшей пылью и дезинфекцией, нет никаких сил. Главное, не поддаться на очевидные искушения — например, не напиться.

Я надел плащ, взял с собой бумажник — всё же зайду в кафе, просто посидеть в тепле. И всё.

Не знаю, что меня заставило опуститься на этаж. Может, я хотел вновь заглянуть к Софии. Она одна разговаривала со мной — правда, только если рядом не было Жана или Поля. И тоже стала тенью самой себя — нет решительности, нет мрачной уверенности и язвительных шуток. Серая мышка.

Тихо. За её дверью — тихо. Я не стал вслушиваться — саму Софию за этим не раз ловили и всякий раз она с негодованием заявляла, что не подслушивает, просто не хочет приходить невовремя. И всегда краснела. Ты так мило краснеешь, Софи…

Щелчок. Дверь открылась в конце коридора. Шарлотта, в плаще и с сумкой на плече. Сумка, похоже, тяжёлая.

Она шла, ничего не видя и не слыша. Я мог просто отойти и пропустить её, но что-то снова подтолкнуло меня.

— Шарлотта? Может, помочь?

Она вздрогнула, сумка соскользнула с её плеча и, не поймай я её, упала бы.

— Боже правый, Брюс! Что ты тут делаешь?

Она оглянулась.

— Помоги, если хочешь. И проводи, если нетрудно.

— Уезжаешь? — и я понял — да, уезжает, насовсем.

Она кивнула, и видно — если бы спрашивал не я, расплакалась.

— Идём, — я взял сумку. Тяжела! Что там, книги?

Она помедлила, затем взяла меня за руку. И почти сразу отпустила.

— Идём, Брюс. Зайду в кафе, выпить хочется — сил нет. Составишь компанию?

Брюс, кафе, 12 апреля 2010 года, 21:50