Последний человек

Одним из первых моих действий, предпринятых хотя бы ради собственного спокойствия, было распрощаться с морем. Проклятые всплески волн снова и снова напоминали мне о смерти Пердиты; рокот моря звучал погребальным пением; в каждом темном предмете, качавшемся на его коварной поверхности, мне чудился катафалк, ожидающий всех, кто доверится предательским улыбкам волн. Прощай, море! Пойдем, моя Клара, сядем с тобою рядом в воздушном челне; он быстро и плавно рассекает лазурь и с легким колыханием скользит в воздушном потоке; если буря станет сотрясать это хрупкое сооружение, можно спуститься и укрыться от нее на твердой земле. А здесь, наверху, мы с тобой — спутники быстрокрылых птиц, бесстрашно, быстро и свободно скользим в воздушной стихии. Наш легкий челн не вздымается на гибельных волнах; воздух расступается перед ним, тень от несущего нас шара укрывает от полуденного солнца. Под нами равнины Италии или волнистые очертания Апеннинских гор; меж их многочисленных складок приютились плодородные долины; их вершины увенчаны лесами. Свободный и счастливый поселянин, уже не порабощенный австрийцем¹⁶⁹

, свозит в житницы богатый урожай; образованный горожанин без страха растит в садах всего мира древо знания, долго бывшее запретным. Мы пролетели над вершинами Альп, над их глубокими ущельями, где шумят водопады, над равниной прекрасной Франции, и после шести дней воздушного путешествия прибыли в Дьеп¹⁷⁰

, где сложили крылья и свернули шелковый шар нашего маленького воздушного катера. Сильный дождь мешал нам продолжить путь по воздуху; мы сели на пакетбот и после короткой переправы причалили в Портсмуте.

Там рассказывали о странном событии. Несколькими днями раньше невдалеке от города появился разбитый бурей корабль; его корпус был в трещинах, паруса порваны или свернуты небрежными, неумелыми руками; ванты спутаны и поломаны. Ветром судно несло к гавани и у входа в нее выбросило на береговой песок. Утром к нему подошли таможенники и кучка любопытствующих. Уцелел, по-видимому, лишь один человек из всего экипажа. Он добрался до берега и пошел в направлении города, но, побежденный недугом и близкой смертью, пал мертвым на негостеприимном берету. Несчастного нашли уже окоченевшим; сцепленные руки были прижаты к груди. Почерневшая кожа, свалявшиеся волосы и отросшая борода указывали, что он долго и жестоко страдал. Прошел шепот, будто умер он от чумы. Никто не отважился взойти на борт корабля. Уверяли, что по ночам там можно видеть странные зрелища: кто-то ходил по палубе, кто-то свисал с мачт и вантов. Скоро корабль развалился на части. Мне показали, где он находился; несколько шпангоутов еще качалось на волнах. Тело прибывшего на нем человека зарыли глубоко в песок. О корабле удалось узнать лишь то, что строили его в Америке и что несколькими месяцами ранее «Фортунат» отплыл из Филадельфии¹⁷¹

и больше не подавал о себе вестей.

Глава четвертая

К дому и семье я возвратился осенью 2092 года. Мое сердце рвалось к ним; я замирал от радостной надежды при мысли, что вновь их увижу. Место, где жили мои близкие, казалось мне обиталищем всех добрых духов. Счастье, любовь и мир ступали там по лесным тропам и смягчали все вокруг. После волнений и горя, испытанных в Греции, я стремился в Виндзор, как гонимая бурей птица стремится к гнезду, где она сложит крылья и отдохнет.

Сколь неразумны были путники, когда покинули этот приютный кров, запутались в паутине общества и вступили в то, что свет зовет «жизнью», в этот лабиринт зла, это устройство для взаимного мучительства. Жить в этом смысле слова означает, что мы должны не только наблюдать и учиться, но также и чувствовать; быть не только зрителями, но и действующими лицами; не только описывать, но быть и предметом описаний. Мы должны пережить глубокое горе; попасться в ловушку, устроенную нам мошенниками; быть обманутыми хитрецом; испытывать то мучительные сомнения, то напрасные надежды, а порою окунаться в бурное веселье, доводящее до экстаза. Тот, кому знакомо, что такое «жизнь», разве станет он тосковать об этом лихорадочном состоянии? Я и сам «жил». Я проводил в празднествах дни и ночи; я лелеял честолюбивые надежды и ликовал, одерживая победу. А теперь давайте закроемся от света и высокой стеною оградимся от бурных сцен, которые там разыгрываются. Будем жить друг для друга и для счастья. Будем искать покоя в нашем милом доме, подле журчащих ручьев, тени деревьев, среди великолепных одеяний земли и величественных зрелищ, какие являют нам небеса. Оставим «жизнь», чтобы жить.