Последний день лета

— Так и знал, что ты зассышь! — рявкнул Крюгер, тут же пожалевший о выбранном выражении. Аркаша жил на четвертом этаже и вполне мог слышать, что происходит под окнами.

Для убедительности Витя плюнул Новенькому под ноги, развернулся и замаршировал к подъезду. Степа неуверенно двинулся следом.

В лифте Крюгер старательно делал вид, что кроме него в скрипучей железной коробке никого нет: морщился от вони и читал надписи на стенах, которые и так знал наизусть.

Звонок он нажал коротко и резко, выждал три секунды и навалился на него всем весом — за истерическими трелями не было слышно, что происходит внутри и идет ли кто-то открывать.

— А ты уверен, что эта та квартира? — спросил Новенький.

— Я уверен, что пошел ты в сраку.

Наконец, заскрежетал замок и дверь приоткрылась. Софья Николаевна выглянула, сориентировалась в ситуации, откинула цепочку и открыла уже по-настоящему.

— Добрый вечер, Витюша. Добрый вечер, не знаю, как вас зовут, молодой человек.

— Степа, — быстро сказал Новенький.

— А Пух, то есть Аркаша, дома? — спросил Крюгер.

— Разумеется, где же ему еще быть? — Софья Николаевна вскинула брови в непритворном удивлении.

— А позовите его на минуточку?

— С какой целью?

Это было совсем не похоже на Софью Николаевну. Она всегда радовалась, что у Пуха имеется самый настоящий друг, и приглашала Витю («Витюшу») зайти выпить чаю с печеньем и джемом. По причинам, которые он не хотел объяснять даже самому себе, Крюгер неизменно отказывался.

— У нас вопрос по домашке по химии, — неожиданно встрял Новенький. — Завтра контроша, а мы без Аркадия не понимаем ничего. Он по химии главный спец в классе! Царь и бог!

Ого, подумал Крюгер. А Новенький-то не промах! Ну, то есть лох и задрот, конечно, но всё равно соображает, что к чему. Разумеется, никакой контроши завтра не было, а если бы и была, то Пух им был бы не помощник — в химии он не понимает, как говорили заседающие у гаражей мужики, «ничего от слова нихера».

— Ах, ну конечно! Зайдете, ребятушки? — разулыбалась Софья Николаевна.

Оба, не сговариваясь, замотали головами — сегодня у них был вечер синхронного исполнения.

Дверь закрылась и после небольшой, но неуютной паузы снова приоткрылась. Пух выскользнул на лестничную площадку и настороженно оглядел гостей.

— Аркаша, с тобой всё… — начал было Новенький.

Договорить не дал Крюгер, с радостным ревом заключивший Пуха в объятия.

— Че-как, мудила?! Срулил куда-то, без тебя, понял, всё не то, никто не ноет под руку!

Все выдохнули. Ровно так и должны себя вести друзья в таких случаях, понял Новенький, — как будто ничего не случилось. Да, всё правильно.

Пух искренне, легко засмеялся — и порывисто обнял Новенького. Они постояли так с полминуты втроем, обхватив друг друга за плечи и пересказывая Пуху то, что тот пропустил, после чего Крюгер вырвался, с притворным отвращением встряхнулся и сказал:

— Ладно, задрали своими обнимашками гомосячьими. Всё, расход, у меня дела, поняли.

— Подожди, — сказал Новенький. — Аркаша, а как твои родители отреагировали на… ситуацию?

Пух поморщился.

— Да никак не отреагировали, им сейчас вообще не до меня. Я домой пришел, а они от телевизора не оторвались даже. Да ну, короче…

Они попрощались. Крюгер принял боевую стойку и с гортанным криком стукнул кулаком по кнопке вызова лифта; повеселевший Пух скрылся было в недрах своей квартиры, как вдруг, что-то вспомнив, высунул из-за двери голову и блеснул глазами.

— Слушайте, а Шаман-то, а?! Наверное, он один троих этих придурков может раскидать! Машина!

Крюгер скривился.

— Ты это, Пух, короче, не гони лошадей. Я тут Новому уже пояснил: поаккуратнее надо с Шаманом, мутный он, понял. Как бы, по ходу, не грохнул нас…

— Всё хорошо, что хорошо кончается, — вставил Пух мамино любимое выражение.

Но ничего еще даже близко не закончилось.

17

— Ствол держи.

Шаман отшатнулся:

— Что?! Не, Лех, я к плетке не притронусь!

— Рот закрой, дебил, блять, — зашипел Шаман Большой.

Его младший брат вжался поглубже в кожаное сиденье «девятки», безуспешно стараясь увеличить расстояние между собой и пистолетом.

На ВАЗ-2109 ездили бандиты в середине карьеры: не совсем пехота, которая в лучшем случае довольствовалась битыми-перебитыми «восьмерками», а то и вовсе раздроченными «москвичами», но и не высшее руководство бригад — те считали ниже своего достоинства автомобили, не являющиеся «бэхами» или «меринами». У «девятин» тоже имелись градации: штатные цвета, комплектации и обвесы считались легким лоховством; машину следовало либо сразу брать в Тольятти в премиум-варианте, желательно цвета «мокрый асфальт», либо, если это было невозможно, сразу после покупки сдавать в Нахичевань в автомастерские — там армяне перетягивали салон кожей, перекрашивали агрегат в положняковый цвет и снимали глушитель, чтобы на районе издалека было слышно, кто выехал по важным пацанским делам. Леха Шаман лишнего шума не любил, поэтому глушак попросил оставить — зато кожу салона приказал отделать красными стежками, чтобы было «вообще в поряде».