Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене

— А я во всем разуверился! Видно, господь отступился от нас!

— Стало быть, Огюетен, в бога-то верите?

— А в кого же верить, Эжен?! В Тьера и Галифе? Да будь они миллион раз прокляты! Но пойдемте, Эжен, в нашу заднюю, Андрие там. Ему нельзя появляться дома, тоже — член Коммуны! И пули на вас, Эжен, поди-ка, давно отлиты.

— Само собой!

Эжен привстал, глянул в окно и лишь сейчас заметил трехцветный флажок у двери в кафе.

— А вы предусмотрительны, Огюстен!

— Иначе не прожить в этом подлом и гнусном мире, Варлен. Если бы не это прикрытие, я не решился бы затащить вас сюда… Андрие и ночевал у меня, благо бывший квартальный надзиратель — дальний родственник моей жены. Теперь-то он снова станет властью… Наклоните голову и ныряйте в знакомую вам дыру!

Когда-то в чуланчике размещалась кладовка, но предприимчивый Огюстен поставил там два столика: посетителей за последние годы прибавилось. Как-никак владелец кафе — свой брат, бывший рабочий, и лишку не сдерет, и до получки плеснет в долг рюмку перно. Но обычно в полутемной комнатушке об одном узеньком окошке, выходившем на соседнюю кирпичную стену, собирались лишь свои, когда предстояло перекинуться десятком слов, не рискуя быть услышанным кем-то чужим. Прошлую ночь Андрие и проспал здесь: на полу в уголке — свернутый старенький тюфяк, одеяло и подушка.

Эжен не сразу разглядел в полутьме лицо давнего друга. Но тот вскочил с такой стремительностью и бросился к вошедшему, что чуть не сопл его с ног.

— Ты, Эжен?! А я слышу через дверь — что-то будто знакомое, а выглянуть боюсь: сиятельный владелец сего вамка не велит. Прямо изверг какой-то!

— Изверг, изверг! — с притворной обидой ворчал Огюстен, старательно вытирая салфеткой стол. — При такой гнусной жизни и драконом, и скорпионом станешь! Не сумели удержаться, дурачье чертово!

— А ты где был?! — упрекиул Андрие. — Что-то я не примечал тебя на баррикадах, старый хрыч!

— А кто кормил вашего брата?! — всерьез обиделся Огюстен. — Накопил за десяток лет пять сотен франков, все в вашу утробу ушло, почти даром! Марта каждый деньпо два горшка горячей похлебки на ваши баррикады таскала!

— Ну, прости, прости, Огюстен! — спохватился Андрие. — Я все знаю. Сорвалось глупое слово. И не со зла на тебя, а потому… — Он потерянно махнул рукой и снова повернулся к Варлену, присевшему к столу. — Ты жив, Эжен! Какое счастье! И Луи жив!..

— Знаю, Огюстен передал записку… Но боюсь, Жюль, наше «счастье» окажется весьма и весьма недолгим! Рано или поздно они схватят нас.

— Да, если останемся здесь. Надо убираться из Парижа, Эжен! И как можно скорее. Именно здесь нам, членам Коммуны, грозит наибольшая опасность! У тебя есть какие-нибудь документы?

— Нет, Шюль. Да разве мы думали, разве допускали возможность…

— Погоди, погоди, Эжен! — перебил Андрие. — Не спеши с выводами и трагическими предчувствиями. Прежде всего, наверно, тебе необходимо перекусить и выпить стаканчик вина для бодрости. О, наш кормилец уже волочет что-то! Опять жареная ворона, Огюстен?

— Скажи и за ворону спасибо, злоязычный федератишка!

С беспокойством поглядывая на входную дверь, Огюстен поставил перед друзьями глиняную миску с фасолью и бутылку дешевой анисовой водки, перно. Он, естественно, побаивался и за себя и за свое заведение, но давняя рабочая дружба не позволяла поступить иначе.

— А ну, ешьте, Эжен! И вопреки вашим дурацким привычкам глотните перно! Андрие прав: чем дальше и чем скорее уберетесь из Парижа, тем лучше. Может, удастся перебраться в Швейцарию, она пока не выдавала эмигрантов нашим сучьим властям!

— У меня есть еще в Париже дела, — неохотно заметил Варлен, — Мне необходимо повидать Луи…

— Но вы чрезвычайно рискуете, Эжен! — перебил Андрие.

— Да, наверное. Но иначе не могу.

Андрие печально, но без осуждения покачал головой.

— А вы слышали, Эжен, что произошло с Луизой Мишель?

— Нет.

— Мне рассказали вчера. После боя на Пер-Лашез ей удалось переодеться и пробраться домой. Там узнала, что версальцы, не застав ее дома, угнали в тридцать седьмой бастион мать, Мари-Анну. Луиза бросилась следом, сама отдалась в руки палачам. Но своего добилась: мать отпустили!

— Иного поступка от Красной девы Монмартра и нельзя было ждать, — с чувством невольной гордости тихо отозвался Варлен, ставя на стол стакан. — Она и в смерти останется истинной коммунаркой.

Андрие с силой стиснул ладонями виски, покачал из стороны в сторону головой.

— Они же ее замучают!

— Наверно…

Жюль тоже глотнул вина, вздохнул.

Андрие был избран в Коммуну на дополнительных выборах 16 апреля от первого округа, как раз того, где сейчас догорает Тюильри. Там ему, конечно, появляться невозможно. В этот аристократический центр Парижа, занятый солдатами Версаля еще 24 мая, за последние дни вернулись бежавшие от Коммуны всевозможные графы и бароны, министры и генералы Тьера, попы и владельцы крупнейших заводов и мастерских, — идти туда для Андрие означает верную смерть. Хорошо, что у него нет родных!

Брякнул дверной звоночек в первой комнатке кафе, нетерпеливый посетитель требовательно позвенел монетой по оцинкованной стойке.