Последний день жизни. Повесть о Эжене Варлене

И почти все время она думала об Эжене, хотя совсем недавно ей казалось, что сумела вычеркнуть неблагодарного мастера из своего сердца. Оказывается, нет, не так-то легко! Она, Клэр Денвер, была не только деловой и преуспевающей, но и просто женщиной, которой хотелось счастья, обожания, любви. После скоропостижной и безвременной кончины первого мужа у Клэр не было недостатка в поклонниках и претендентах на ее руку. Добивались взаимности весьма почтенные и состоятельные мужчины, даже титулованные, — казалось бы, ну что тебе, капризонце, нужно? Какого принца ждешь? Полагается, конечно, соблюсти установленные церковью и веками приличия, выдержать положенный траурный срок, а уж потом… А потом как снег на голову сваливается долгожданный «принц» в облике обыкновенного мастерового, переплетчика, крестьянского сына, не обладающий ни громкими званиями, ни наследством, бездомный, снимающий в рабочем предместье жалкую мансарду. Ну что тебе в нем?..

Мадам Депьер сердито смахнула невольную слезу, неспешно оделась, смутно различая на стенах картины и зеркала. Ну, довольно! Поздно и бесполезно оплакивать несостоявшуюся любовь. Все пройдет, все минет! Ты же когда-то думала, что не переживешь смерти мужа, что после похорон не сможешь добраться с Монпарнасского кладбища домой. А добралась, доехала. И вон каким розаном расцвела — самой трудно отвести от зеркала глаза.

Да, все так — и хороша, и богата, а простого переплетчика не смогла покорить!.. Хотя не совсем уж он прост! Не зря товарищи и какие-то их организации — профессиональные союзы и Интернационал — то и дело посылают его за границу, на выставки, конференции и конгрессы. И хромоногого Луи он сумел обучить не только ремеслу, но и всему тому, что знает сам. Даже стенографию и латынь изучали, брали частные уроки у некоего Жюля Андрие, тоже, кстати, члена нынешней Коммуны… Смешно! Ну зачем им, мастеровым, понадобилась латынь, язык ученых и мертвых?

А может, ты, Клэр, несправедлива к нему? Нельзя осуждать человека лишь за то, что он отказался стать твоим возлюбленным. Твоим мужем! Ты, вероятно, не все понимаешь в его характере, в его натуре. Вспомни, с каким восторгом он отзывался о Шарле Дедеклюзе. Этот Шарль тоже, видно, из той редкой породы, что и Эжеы. И по тюрьмам годами сидел, и на Чертовом острове в Кайенне побывал, и мучили его там, и пытали, а он от своего не отступился. Но, вспомни, больше всего Эжена восхищает в Делеклюзе то, что тот отказался от личного счастья, от любви, от семьи, лишь бы ничто не мешало ему бороться за их выдуманную свободу для всех. Странные, одержимые какие-то! Ну зачем им нужна свобода для тысяч голодных нищих, когда сами могли бы стать счастливы рядом с любимыми женщинами с детьми? Не понимаю!

Женившись на тебе, Эжен стал бы владельцем одной из самых преуспевающих переплетных фирм Парижа, дело-то поставлено на широкую ногу и на полном ходу. Ведь именно мастерской Деньер поручали самые крупные и дорогие заказы, здесь бывали и Жорж Санд, и братья Гонкур, и оба Дюма, отец и сын, и другие знаменитости. При его энергии и таланте Эжен здорово расширил бы дела фирмы. Как славно жили бы, растили детей, на бархатный сезон уезжали в Ниццу, на Лазурный берег, купили бы роскошную яхту и плавали по Средиземному морю, наслаждаясь всем, что может дать жизнь. А он, чудак, сбежал!

Но и ты, Клэр, не слепая и не дурочка, прекрасно видела, что Эжен неравнодушен к тебе, его глаза нередко выражали подлинное, глубокое чувство. И когда он заявил, что увольняется, тебя это так поразило и оскорбило, что ты сразу выгнала его. А потом… сколько же ночей проплакала, прячась ото всех, почти не спускаясь в мастерскую? К счастью, дело от ухода Эжена почти не пострадало: Делакур — знающий и толковый мастер.

И лишь много позже догадалась об истинной причине. Вспомнила его восхищение Шарлем Делеклюзом, узнала через Софи: не было и нет у Эжена никакой другой женщины… Господи, что может сделать даже с умным человеком вздорная идея, когда овладеет им! В таких людях, как Эжен, вероятно, заложено нечто от Христа, готовность на подвиг и муки. Вот, дескать, людское стадо, распните меня ради вашего завтрашнего благоденствия — и я буду счастлив! Какая глупость, какой вздор! Все — наносное, противоестественное, навеянное романтическим воображением, республиканской литературой, И главное-то, в этом совершенно убеждена: сколько бы иисусов ни распяли, ничто в повадках людей не изменится, сильные всегда будут угнетать слабых, а те, подыхая от усталости и голода, будут иногда восставать и устраивать что-нибудь вроде нынешней Коммуны. А потом все снова вернется, потечет но выбитому веками руслу!

Клэр подошла к бюро, достала из ридикюля платочек, вытерла слезы и, стоя перед зеркалом, припудрила покрасневшие веки. Постояла у окна и, чуть сдвинув шторку, долго смотрела на улицу.