Последний дракон

— Я видел его на Верховном совете, когда мы собирались, чтобы обсудить наводнение. Он и тогда был вспыльчив, и что-то мне кажется, что он не изменился. С годами он наверняка не остыл, уж это точно.

— А ты нет? — спросила она, протягивая сумки и натягивая шапку ему на самые уши. Затем уже другим тоном она добавила: — Будь с ним подобрее и попридержи язык. Я слышала на прошлой неделе о его горе.

Лэгоу вздохнул:

— Я знаю, Дина. Я знаю, что ему больно. Но только своей болью он сейчас бередит старые раны. Из этого выйдет только большее горе. Боюсь, что мой долг ему об этом сказать.

Жена тоже вздохнула:

— Тогда приготовься потратиться на кусок сырого мяса, чтобы приложить к синякам, если то, что я слышала о Йондалране, правда.

Он спустился по ступенькам и вышел из дома. Сын ждал его у крыльца, держа за поводья лошадь, запряженную в их лучшую коляску. Плотник забросил сумки в повозку, крепко сжал руку сына, а затем повернулся и поцеловал Дину поцелуем, длившимся достаточно долго, чтобы удивить их обоих.

— Ну и что смешного? — спросил он сына, заметив наконец его широкую улыбку. — Слушай, малый, я хочу, чтобы к моему приезду была закончена и отполирована прялка для вдовы Анессы. И не просиживай штаны почем зря, когда с этим закончишь — займись делом!

Жена и сын засмеялись, Лэгоу тоже улыбнулся и помахал им рукой. Потом он взялся за вожжи и тронулся в путь, а они еще махали ему вслед. Но как только дом исчез из виду, улыбка тотчас же покинула лицо плотника и колесных дел мастера. Эти разговоры о войне его беспокоили. Он тревожился не о себе, хотя горько было сознавать, что он будет лишен спокойствия и комфорта, заслуженных годами тяжелого труда, — он волновался за сына. Для молодых война была куда серьезнее и страшнее, чем для стариков. Сам Лэгоу на войне никогда не был, но дед рассказывал ему о Южных Сражениях, после которых основатели Фандоры пришли из-за гор, чтобы поселиться в степях. Лэгоу был рад, что ему не довелось сражаться самому, и хотел бы, чтобы эта участь миновала и сына.

Отвесные скалы Фандоры вздымались на уровень шестидесяти — девяноста футов над морем, а их глубину под водой никто никогда не измерял. Эта часть океана была опасна — подводные пещеры и гроты были причиной неожиданных течений и водоворотов, которые могли разбить рыбацкие лодки о скалы. И все же рыбу здесь ловили регулярно. На самом деле население Кейп Бейджа жило рыбной ловлей. Ведь только здесь, в глубоких водах, водились огромные рыбины, чья высушенная кожа становилась прочной и притом на удивление мягкой. Здесь же водились стаи мелкой, безвкусной рыбешки, которую в Фандоре готовили с особыми специями и ели едва ли не каждый день.

Рыбачили в основном с помощью лебедок и багров, опуская с их помощью в воду огромный невод прямо с верхушек скал. Все эти приспособления из веревок и сетей были сложны, но получавшийся сачок был одновременно и достаточно прочным, чтобы сопротивляться течениям, и гибким для того, чтобы ловить рыбу.

Тэмарк был рыбаком в Кейп Бейдже с двадцати двух лет. Отец его тоже рыбачил, а его дед изобрел эти самые сети. Тэмарк был крупным мужчиной, с лысой головой, которая блестела, словно намазанная рыбьим жиром, и задиристо торчащим вперед пучком бороды. Нос его был сломан давным-давно, когда рычаг, поднимавший сеть, выскользнул из рук. Его крупные ладони были покрыты шрамами от веревок и затвердели до гладкого блеска от работы с лебедкой. Он был сильным, потому что немало силы нужно, чтобы до сорока раз в день вытаскивать на скалы сети, полные сверкающей, бьющейся рыбы.

Рыбак стоял в одной их «корзин» — плетеных платформ с поручнями, которые нависали над обрывами, и смотрел вдаль, туда, где линия горизонта тонула в тумане над морем. Денек на побережье выдался серым и унылым. Позади Тэмарк услышал странный глухой звук, словно завывание волка в холмах. Он обернулся. Промозглый туман проник под его куртку из рыбьей кожи, в то время как далеко внизу сильная волна разбилась о скалы, и вода, промчавшись через каменные впадины и тоннели, вырвалась на свободу с паром и стонущим звуком. Тэмарк почти и не заметил — эти звуки были такой же частью его жизни, как запах рыбы.