Последний гамбит

— В Испании от Андрея Верова я также узнал, что приблизительно в это время готовилось первое издание Концепции Общественной Безопасности и после длительных обсуждений авторский коллектив принял решение дать ей русское эпическое название «Мёртвая вода» по одной из фраз послесловия к почти что безымянной работе. Возможно, это была их неосознанная реакция на упреждающую лексику «Оборонного пикника», третью часть которого, как вы видите, Ватсон, занимает сказка «Три сына», перепечатанная из библиотеки журнала «Огонёк» 1940 года. Я думаю, что авторам КОБы было непросто решиться дать такое для многих отпугивающее название — «Мёртвая вода». Куда проще было бы назвать — «Живая вода», но именно этого и добивались от них представители библейского знахарства в «Оборонном пикнике». Надеюсь, Ватсон, вы обратили внимание на мои записи бесед в Испании на эту тему?

— Да, Холмс, это место я прочитал несколько раз с особым вниманием, и мне стало более понятно название концепции. Действительно, в сказке «Три сына» нет упоминания «Мёртвой воды», но зато говорится о младшем брате, что он был «порезанный». То есть по умолчанию «братишки» оживляли обрубки, а если говорить о ситуации в СССР после августовского путча, то Россия после декабря 1991 года превратилась в «порезанного меньшого брата».

— Таким бы и хотел видеть Россию Запад после 1993 года. Но у авторского коллектива при выборе названия концепции была мощная поддержка на матричном уровне самого Пушкина, продолжившего в XIX веке русскую общенациональную традицию жизнеречения.

Холмс снова взял со стола листок с записями и зачитал Ватсону следующее:

«Вы получите мой „Современник“; желаю, чтобы он заслужил ваше одобрение. Будьте моим сотрудником непременно. (…) Ваши стихи — вода живая, наши — вода мёртвая; мы ею окатили „Современник“; опрысните его вашими кипучими каплями».

— Как вы думаете, Ватсон, кто и к кому так обращается?

— Судя по названию журнала, Пушкин обращается к кому-то из своих современников, поэтов.

— Верно, Ватсон, это из письма 1834 года Пушкина русскому поэту Николаю Михайловичу Языкову с просьбой принять участие в работе журнала «Современник». Нам здесь важна оценка, которую даёт Пушкин своим стихам и творчеству в целом — «вода мёртвая». Почему? Да потому, что Пушкин собирал в «Современнике» творческий потенциал России. И обратите внимание на последовательность: сначала свершается воздействие мёртвой воды, а только потом предлагается воздействовать живою водою. И как я выяснил, во всех русских сказках всегда так: одною живою водою не пользуются, а всегда сначала мёртвой. А вот мёртвой водой иногда пользуются и одной — дают всякой нечисти и та от неё слабеет и погибает.

Очень похоже, что Концепция Общественной Безопасности тоже собирает творческий потенциал народов для вывода из кризиса не только России, но и глобальной цивилизации в целом. Поэтому эпическое название КОБы — «Мёртвая вода» было предопределено задолго до её написания самим Пушкиным и, следовательно, игра в «фараон», которую знахари библейской концепции затеяли на матричном уровне с Внутренним Предиктором СССР в «Историческом пикнике» была проиграна ими ещё до того, как они её начали. Не помогло даже их обращение к авторитету «alma mater» — древнему Египту, которое просматривается в символике «Исторического пикника». Этим же авторитетом они пытались развалить матрицу альтернативной концепции и в «Пост историческом пикнике».

— Вы, Холмс, имеете в виду фигуру УгОМОНА над Пизанской башней в третьем «пикнике»?

— Да, Ватсон, эта фигура сидящего фараона символизирует матричные связи первого и третьего «пикников», но правее и выше УгОМОНа, над всеми картинками находится то ли Эрот, то ли Купидон, в любом случае — символ бога Любви. Но Бог истинный действительно есть Любовь, и потому хотели того, или нет, но представители библейского знахарства на уровне символики третьего «пикника» признали, что во взаимовложенности всех матриц есть предельная матрица Божьего предопределения и что всё раньше или позже произойдёт в согласии с ней. И тем не менее, если попытаться перевести обращение Глобального Предиктора к Внутреннему Предиктору СССР с языка символов на язык определённой лексики, то будет примерно следующее: «Куда вы лезете? Разве вам не понятно, что вы пытаетесь противостоять авторитету концепции, на основе которой осуществляется устойчивое управление глобальной цивилизацией более четырёх тысяч лет? У нас есть суфизм, иудаизм, христианство, буддизм, ислам, масонство и бесчисленное множество различных открытых и тайных орденских структур — и всё в одном флаконе. А что вы можете этому противопоставить? Достаточно общую теорию управления?»