Последний герой нашего времени (сборник)

"Земля шлюхами полнится, - мрачно подумал Свиридов. - Я бы предпочёл, чтобы любили меня, а не мои деньги. Вот такой уж я обскурант… Можно, конечно, последовать примеру приснопамятного герра Дитриха, заполучившего жену-сиделку, но меня это как-то не особо воодушевляет…". Он хотел было одёрнуть Юлю, но передумал. Шалит девочка, ну и пусть себе шалит. За те три года, которые девушка проработала в его лаборатории, Саша ни разу не сумел понять с ходу, когда она шутит, а когда говорит серьёзно. Не мог он и понять, почему Юля вообще застряла в институте. Химия - явно не её призвание, перспектив не просматривается. А должность лаборантки - это же курам на смех: ни денег, ни славы. Правда, Юлю здесь ценили за лёгкий характер и за умение выступать в роли ингибитора любых конфликтов, но о себе-то ведь ей тоже стоит подумать!

И тут его осторожно взяли за рукав.

– Александр Николаевич, вас к телефону.

– Вот же балбесы, - сердито фыркнул завлаб. - Ведь предупредил же я коммутатор, чтобы не переводили к нам звонки. Праздник у нас, гуляем, все ушли на фронт!

И услышал в ответ чуть виноватое:

– Это из милиции, Александр Николаевич…

* * *

Человек в зеленоватой куртке и в такого же цвета шапочке привычным движением отдёрнул простыню.

– Узнаёте? - спросил следователь.

В первый миг Свиридов чуть было не сказал "нет" - лицо молодого парня, лежавшего на оцинкованном столе морга, показалось ему абсолютно чужим и незнакомым, никогда ранее не виденным, но уже в следующую секунду Александр Николаевич понял: да, это он. Дима. Сын. Просто лики мёртвых иногда очень сильно отличаются от лиц живых…

– Да, - хрипло произнёс Саша. - Узнаю.

У него запершило в горле, и сильно защипало глаза - наверно, это от резкого запаха формалина, витавшего в залитом холодным светом люминесцентных ламп помещении.

– Дмитрий Александрович Свиридов, восьмидесятого года рождения?

– Да.

"Дима… Когда мы с тобой виделись в последний раз? Три года назад, мельком…А ты совсем не изменился, сынок… И та же родинка над левой бровью… Только вот не было над правой бровью этой страшной чёрной дырки…".

– Эта публика частенько пользуется чужими документами, - объяснил следователь, когда Саша расписался в акте опознания трупа, - нам надо было удостовериться.

– Как это случилось?

– Обычное дело, - следователь пожал плечами. - Столкнулись интересы двух групп наркоторговцев. Делёжка сфер влияния и рынков сбыта называется. Постреляли немного, в итоге - шесть трупов, - молодой парень в форме говорил равнодушно, для него эти разборки давно уже сделались рутинным понятием. - Вы свободны, Александр Николаевич. Если нам потребуется ещё что-то уточнить, мы вам позвоним.

"Вот и всё… - подумал Свиридов. - Ну да, обычное дело. А ты что, ждал выражений соболезнования? Это для тебя Дима сынок, кровиночка, а для других он - "эта публика". Застрелили бандита - туда ему и дорога! Какая причина для всенародной скорби? Сколько таких вот молодых парней ежедневно гибнет на дорогах, от несчастных случаев и в горячих точках? Оплакивать всех - времени не хватит…".

В крематории они были только втроём: Аня, Зинаида Матвеевна и сам Свиридов. Он ждал появления на похоронах крутых парней на "джипах" и "мерседесах", однако никто из "соратников" его сына так и не явился - надо полагать, у них на то имелись свои резоны.

Зинаида Матвеевна, вопреки опасениям Алхимика, смерть внука перенесла спокойно - она давно уже поставила на нём крест. Всплакнула, вытерла слёзы и тихо сказала Саше:

– Прости меня, сынок. Проглядела я его… И его, и Анечку…

Александр Николаевич промолчал, подумав про себя: "Все мы виноваты, мама, - и я со своей наукой, и Людмила со своими запросами-замашками… Что уж теперь виноватых искать…".

Аня тоже долго молчала и только уже на поминках зло и коротко бросила:

– Сегодня он, завтра я - все там будем. Бежим за золотым туманом, спотыкаемся и ломаем себе шеи. - Опрокинула в рот гранёный стаканчик с водкой, вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила: - Вот такая эпитафия…

Самому же Саше было тяжело - он даже не ожидал от себя такой реакции. "Человек смертен, - размышлял он, по привычке раскладывая мысли по полочкам - так, как он обычно делал при обдумывании какой-нибудь научной проблемы, - а дети - это его продолжение и шанс на истинное бессмертие… Когда уходят старики - это нормально, это закон природы, а вот когда умирают - и тем более гибнут - молодые… Родители тяжело переживают смерть своих детей потому, что лишаются этого продолжения и этого шанса… И вдвойне тяжело, когда ты знаешь: другого шанса у тебя уже не будет - не те годы…".

Он подолгу засиживался теперь в лаборатории после конца рабочего дня, загружая мозг работой и оттягивая возвращение в свою пустую квартиру, где горькие мысли тут же накидывались на него голодными комарами, зудели и жалили. Однако даже в его рабочем кабинете выползали из тёмных углов призраки воспоминаний - так было и на этот раз.