Последний герой нашего времени

«Дворцовый переворот прошёл в теплой дружеской обстановке» – подумал Вадим Петрович, открывая массивную дверь приёмной.

Эпилог

Вадим стоял у окна и с высоты восьмого этажа наблюдал, как охранник, закинув в багажник «джипа» два громадных чемодана типа «мечта оккупанта», распахнул дверцу, и как Диана, похожая в своей алой дублёнке с меховой оторочкой на яркую тропическую бабочку, невесть как очутившуюся посреди слякотной питерской зимы, села в машину.

«Переходящее красное знамя победителя в социалистическом соревновании, – всплыли в памяти Костомарова слова из газетной передовицы времён его далёкого детства, – получил коллектив…» «Не коллектив, – подумал Вадим, провожая глазами отъезжающий „джип“, – а ударник капиталистического труда, предприниматель Сергей Леонидович Алексеев. Ну и флаг ему этот в руки – пусть несёт, пока не уронит».

Диана приехала с телохранителем не потому, что опасалась неадекватных действий со стороны Вадима. Просто за годы проживания в его квартире в роли псевдосупруги она с трудолюбием белки натаскала в своё гнёздышко изрядное количество разного барахла, и ей требовалась тягловая сила для перемещения всего этого инвентаря.

Она собиралась молча и деловито, не снисходя до разговоров с наблюдавшим за ней Костомаровым, но в конце концов уловила полное равнодушие своего бывшего любовника к происходящему, и это её задело. Уже уходя, Диана хотела сказать напоследок что-нибудь колкое, с вызовом посмотрела ему в глаза и… осеклась. Она всегда была умной девочкой и поняла, что любые её слова не произведут ровным счётом никакого впечатления. А поняв это, сникла и торопливо вышла на лестничную площадку к своим чемоданам.

На улице было уже совсем темно. Вадим ещё постоял у окна, рассеянно наблюдая за скользившими внизу в жёлтом свете фонарей машинами и за маленькими фигурками людей, потом подошёл к бару, встроенному в мебельную стенку, и потянул на себя дверцу.

«Почему нет? – думал он, изучая плотную шеренгу бутылок. – Все долги оплачены до захода солнца… Официальная траурная церемония завершилась, и теперь можно справить тризну в очень узком кругу друзей – наедине с самим собой».

Он выбрал пузатую бутылку впечатляющей ёмкостью в полгаллона («Портвейн – он и в Африке портвейн, тряхнём стариной!») и отвинтил пробку.

* * *

Пробуждение было странным – Вадим не сразу понял, что он у себя дома. Он лежал одетым на диване в гостиной, а не в спальне на широкой постели, и не было рядом Дианы, готовой отозваться на любое прикосновение повелителя. Особого сожаления по поводу её отсутствия Вадим не испытывал, просто это было как-то непривычно. И было ещё одно непривычное – точнее, давным-давно забытое.

Перед его глазами вспыхивали в темноте звучащие строчки.

Вадим вскочил, кинулся к столу, зажёг свет – вспугнутая тьма брызнула в стороны – и схватил чистый лист бумаги. И возникла на этом листе вязь торопливо начертанных строк.

Мне приснился странный сон,Я стираю пот холодныйПлотоядный, как питонИли злыдень подколодный,Сон оплёл меня кольцомИ сдавил тугой петлёю,Пустоглазым мертвецом,

Перепачканным землёю,Напугал и ошарашил,И вогнал в озноб и дрожьСмутным видом чёрных башен,Где гнездились страх и ложь…Тёмный лес глухой стенойПерекрыл пути-дороги,Ясно пахнет СатанойВ развороченной берлогеГулкий хохот проскакал

По нехоженым чащобам,Где-то лязгает металл,Стонут призраки в трущобах,Тянут руки в никудаИ, утробно воя,Заползают в городаБесконечным строем…Сердце сдавит, застучит,Темень ближе подступает,Заскучавшие мечи

Потихоньку обнажаетСтража сумрачных твердынь,Опустив на лик забралоПепел выжженных святыньДиким вихрем разметало…Вместе с дымом сигаретнымСон уполз куда-то вбокНочь уходит незаметно,Светом тронулся восток…

«Гитара… Где гитара? Ритм уже родился, теперь надо сделать так, чтобы пальцы его запомнили и накрепко связали с текстом… Звукоизоляция в этих домах хорошая, да и орать-выкладываться мы не будем…»