Последний гетман

Повеление от Екатерины пришло в ноябре, а он намерился здесь, на Сейме, и Новый год встретить. Лишь после того собрался в дорогу, девятого января. Даже без жены и детей. Чего там долго задерживаться? Дел недоделанных невпроворот. Хоть тех же Орликов да Мировичей – надо как-то выкрасть из Крыма да головой выдать российской Императрице? А ежели и неживых, так головы изменников привезти на блюде.

Право, по зимнему времени можно. Заморозить, как сомов подледных, – да и преподнести со словами: «Извольте полюбоваться, ваше императорское величество! А там собакам выбросим, понеже собакам и собачья же смерть». Дело оставалось за малым – самих-то изменников отловить. Ехал не спешно. Останавливаясь туда-сюда у подорожных приятелей.

Ночку провел даже в любимом Петровском.

Отправился в столичный вояж в начале месяца, а прибыл лишь в конце его. Срок свидания Екатерина свет Алексеевна не устанавливала. Поди, успеется. Наговорятся как нельзя лучше.

VI

Но не успелось и не наговорилось…

Все вышло совсем не так, как думал гетман по дороге. Петербург мечтателей никогда не принимал всерьез.

Январский день короток. Не так давно и за полдень перевалило, а слуги уже налаживают масляные плошки у подъезда. Час какой пройдет – зажигать будут. В честь приезда хозяина, может, и пораньше обычного. Домоправитель, как ни ленив, хозяйскую копейку считать обязан. Дело обычное: своруют, шельмы, на большие рубли, о сбереженных же нескольких копейках обязательно доложат. Хотя знают: не считает копейки граф Разумовский. Так и есть: когда по очереди с поклонами-подходили, каждому золотой в руку вкладывал, на доклад управителя рукой махнул:

– После, после.

Значит, завтра, послезавтра, через неделю а то и вовсе никогда. Этакая денежная небрежность была сродни мудрости: попробуй-ка из хохлацкого Батурина уследи за своим петербургским домом! Как есть – так и есть.

Измайловский сержант с предпоследней ямской пересменки лошадей был послан вперед, чтоб знали о приезде хозяина. Огромный дворец сверкал над Мойкой всеми окнами. Кирилл Григорьевич, не желая сегодня с устатку парной бани, с удовольствием принял загодя налитую ванну. Что делать, любил он понежить дородное тело; в свое время Евдоким Демидов, заискивая перед братьями-фаворитами, отлил на уральских Петровских заводах две огромных чугунных ладьи и по зимнику притащил в Петербург – на зависть всем придворным. Даже опасались поначалу принимать такие подарки, зная о великих нареканиях на Демидовых, но Алексей первым хмыкнул: «Ничего, вода все грехи смоет». Вслед за ним и Кирилл: «Ладно, как ни есть, рассчитаемся». Смыла ли, нет ли вода Мойки демидовские грехи, а уж дорожный, подшубный пот гетмана Разумовского – точно так. Кирилл Григорьевич с удовольствием переоделся в теплый бархатный шлафрок и поужинал в полном одиночестве. Никаких сегодня визитов, никаких гостей. Только и распоряжение было: послать с известием двух гонцов к старшему брату да в домашнюю гимназию к сыновьям. И то едва ли назавтра успеет к ним в гости – само собой, Государыне первый визит.

С этой благостной мыслью и почивать отправился. Мужская спальня была уже хорошо протоплена, все излажено согласно привычкам хозяина, легкое подогретое вино на столике обернуто, чтоб умиротворяющую благость не теряло, свечи притушены для счастливого отхода ко сну. А сон-то…

С усталости ли, с непонятного беспокойства – черт знает, что во сне творилось! Он продолжал ехать по каким-то невообразимым сугробам, без дороги и вроде как без всякой цели, так, налегке и душой и телом. Без багажа, семьи, денщиков и адъютантов. Без своей вечно полупьяной корогвы, даже без шубы – один и гол как перст. Зимняя тройка, где-то потерявшая коренника, перла по сугробам, дорог не разбирая. Да и была ли какая дорога? Какая-то жизнь окрест? Вертелась ли земля, сияло ли небушко? Все стыло в морозном ветреном и зыбком воздухе.