Последний год

Протопопов говорил серьезно, спокойно, с точной логичностью каждого слова, и царь, тут же забывший о странной его улыбке, сказал благосклонно:

— Это надо сделать, Александр Дмитриевич. Я знаю, чего вам это стоит, но надо… надо…

Ничего хорошего для Протопопова из этой затеи царя не вышло. Хитрый Родзянко заманил его в ловушку — предложил встретиться у него дома, сказал, что сперва они должны поговорить вдвоем. А когда он пришел, там оказалась целая дюжина думцев, чуть не весь их прогрессивный блок: и Милюков, который пустил про него прозвище «Гришкин кафтан», и Шульгин, на ядовитый язык которого только попадись, и Шингарев— ученый чистоплюй, и граф Капнист — хитрейшая бестия без бога в душе, и Энгельгардт со своей родословной спесью, и еще какие-то, он потом даже не мог всех в точности припомнить — так он там перенервничал, не успевая огрызаться на все их оскорбления.

Когда еще из передней он через открытую дверь увидел там всех, первая мысль — немедленно уйти, но Родзянко подхватил его за плечи и втолкнул в кабинет.

Даже мебели не хватило — кто сидел, кто стоял. Его усадили в кресло в углу под иконой Михаила Архангела. Никто даже не поздоровался.

— Мы слушаем вас, Александр Дмитриевич, — с места в карьер начал Родзянко.

Протопопов обратился только к нему:

— Михаил Владимирович, я подготовился говорить только с вами… запросто… по душам… и чтобы ничто не вышло из этой комнаты…

Вскочил Милюков, так резко вскочил, что кресло чуть не опрокинулось.

— Пора секретов прошла! — заговорил он громко, точно с трибуны. — Все всем давно ясно! И надо думать, вы хотели разговаривать не об интимных семейных делах, а тогда я просто обязан сообщить своей фракции в Думе, какими откровениями пожаловал нас министр внутренних дел!

— В таком случае я ничего не скажу… — Протопопов попробовал встать, но тело будто свинцом палилось. — Я хотел разговора товарищеского.

Милюков подбежал к нему, навис над ним, забрызгал на него слюной:

— Вы нам не товарищ! Вы в одном хомуте со Штюрмером, который помогает врагам России! Вас в кресло министра посадил Гришка Распутин, и вы счастливы!

— О Распутине я вам отвечу, — начал Протопопов и, остановившись на секунду, сказал: — Но это секрет.

— Секрет полишинеля! — издали крикнул Шингарев.

— Видит бог, я хотел с вами столковаться, но, если я вам враг, говорить не о чем…

Наступила пауза. Думцы переглядывались. Щеголеватый Шингарев сказал, как всегда, по-ученому:

— Мы хотели бы выяснить, можем ли мы быть товарищами. Априорно принять вас как своего товарища мы не можем. Слух о том, что вы креатура Распутина, похож на правду. Вы вошли в правительство, которое возглавляет Штюрмер, а ему не доверяет вся Россия. Вы же публично заявили, что программа Штюрмера — ваша программа, и доказываете это своими делами. Вы даже сюда предпочли явиться не в скромном сюртуке, а в мундире жандармского ведомства; согласитесь, что эта форма в принципе мало располагает к товарищеской беседе. Так объясните нам все это… — Говоря это, Шингарев сидел, развалясь в кресле и поигрывая пальцами, а потом сделал в его сторону широкий приглашающий жест… — Мы слушаем вас…

— Я тоже скажу… — Протопопов обвел их взглядом… — Какой может быть товарищеский разговор, если вы сразу делаете из меня подсудимого. Мало того, господин Милюков грозится завтра же опубликовать мои слова в газетах… — Он замолчал, не зная, что говорить дальше, мысли путались, наскакивали одна на другую. Протопопов поднял голову и начал повышенным голосом — К моему назначению Распутин не имеет никакого отношения! Я личный кандидат государя, которого я теперь узнал ближе и горячо полюбил!

Он смотрел на всех со злой усмешкой — что же вы приумолкли, голубчики? Давайте признавайтесь, что вы-то государя не любите… Молчите? Тогда я вам добавлю еще.

— Каждый мой шаг в министерстве — это исполнение воли государя.

Прокашлялся Шульгин. Протопопов посмотрел на него — ну что ты скажешь, лысая ехидна?

— Мы должны прежде всего прояснить наши отношения. Я осуждал вас публично и все могу повторить сейчас… Но мы не знаем, что о вас думать: то ли вы мученик и пошли в министерство с целью сделать что-нибудь прогрессивное, или вы честолюбец и увлеклись блестящим положением, зная, что ничего сделать не можете. Кто вы в самом деле? Были люди, которые вас любили, уважали, а теперь ваш кредит очень низко пал… — Шульгин еще долго говорил в таком же роде, употребляя, однако, словечки осторожности вроде «допустим», «предположим», «если верить»… В смысл того, что он говорил, Протопопов не вникал, а вот эти словечки слышал явственно, и его радовало, что ехидна все же его боится. Да и все они, черт побери, должны бояться! Они же понимают, что он еще сегодня может каждое их слово передать царю…