Последний год

— Коротко, суть в следующем… — начал он ровным шелестящим голосом. — Вы, безусловно, знаете, что в банках Германии заморожены русские процентные бумаги на громадную сумму.

— Как не знать, там засохли и мои денежки, к счастью, небольшие, — кивнул Рубинштейн.

— Если верить справке международного банка, опубликованной перед войной, — продолжал Крюге, — речь идет о миллиардной сумме. Для немецких финансистов этот капитал мертвый, причем даже без реальной надежды оживить его и после войны.

— Как же так? — Рубинштейн вскинул голову и впился в Крюге круглыми черными глазами. — Вы же сами говорили, что после войны финансовые дела России и Германии возродятся с новым размахом.

— Это, Дмитрий Львович, бесспорно, — невозмутимо ответил Крюге. — Но, во-первых, часть процентных бумаг принадлежит лицам и объединениям лиц, которые в силу разных причин уже перестали существовать, так что немцам предъявить эти бумаги к оплате будет попросту некому. Во-вторых, тревожно выглядит перспектива с процентными бумагами, гарантированными самим русским правительством. Где оно, то русское правительство предвоенного времени, которое давало гарантии? Не явится ли после войны правительство, которое попросту откажется от ответственности за эти бумаги? Достаточно вспомнить, как обанкротились те же немецкие финансисты, когда Франция стала республикой. Это трудно вспомнить нам с вами, но они-то это помнят. Такие вещи нашим братом не забываются, не так ли?

Рубинштейн кивнул, спрятал глаза… Он уже догадывался об идее Крюге. И хотя еще не представлял себе технической стороны дела, уже прекрасно понимал, о каких грандиозных суммах может идти речь. И главное, в валюте.

— Ну вот… — продолжал Крюге, понимая, что его зерна падают в хорошую почву. — Я знаю в союзной нам Франции солидных деловых людей, которые готовы произвести перекупку этих русских бумаг. Они уверены, что в отношении союзника по войне Россия ни при каких ситуациях не откажется от ответственности за русские бумаги. Но они ставят одно условие: они не хотят, вернее, не могут вступать в прямые отношения с немецкими банками. Короче говоря, нужен посредник, и он есть. Это финансисты двух нейтральных стран — Швеции и Швейцарии. Они изъявляют готовность на эту сделку на условиях пяти процентов с оборота. По-божески берут, надо признать. Но… — Крюге стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, жадно затянулся и сказал, выбрасывая слова вместе с дымом — Они хотят иметь какую-то гарантию и требуют оплаты комиссионных услуг вперед. Их можно понять, они тоже встревожены неустойчивостью экономического мира. И эту гарантию должны предоставить им вы. Мне она не по плечу.

— Примерная сумма? — спросил Рубинштейн.

— Порядка двух-трех миллионов, — ответил Крюге и поспешно добавил — Но эти деньги вам из своего кармана выкладывать не придется. Вам нужно будет только по завершении операции выделить эту сумму от своей прибыли, которую гарантируют французы.

В мозгу Рубинштейна цифры отпечатываются, как в бухгалтерской ведомости, каждая в своей графе: приход-расход-прибыль. Сделка грандиозная! Но что-то больно чиста прибыль… Ах да… Он посмотрел на Крюге:

— Какова ваша доля?

— Пять миллионов, — твердо ответил Крюге.

— Что же получается? — уже вслух подсчитывает Рубинштейн. — Если мы возьмем ваш оптимальный вариант — двадцать миллионов, то после всего у меня останется десять. Что-то не очень того-с.

— Помилуйте, Дмитрий Львович, как можно так считать? — взмолился Крюге, отгоняя рукой папиросный дым. — Фактически вы получаете десять миллионов за стоимость вот этого… — Крюге показал на забытый ими кофейник и графин с коньяком. — Расход — нуль рублей нуль копеек. Доход десять — десять! — миллионов. Побойтесь бога, Дмитрий Львович. Я все-таки беру на себя всю организационную сторону операции, чем, кстати заметить, предохраняю вас от всякого риска.

Рубинштейн несколько секунд молчит, смотря в глаза Крюге, и произносит энергично:

— Заметано! — Он никогда не любил, обсуждая сделки, рассусоливать вокруг да около и славился быстрыми и смелыми решениями. — Что мне нужно сделать?

— Только подписать вот этот документ. — Крюге вынул из кармана бумажку и передал ее Рубинштейну.

Это было трехстрочное обязательство — в случае успеха обговоренной между ними сделки выплатить Крюге пять миллионов рублей. В документе даже не было сказано, что это за сделка.

Пока Рубинштейн, уставившись в бумагу, обдумывал ее смысл, Крюге сказал:

— Дмитрий Львович, все, как видите, строится только на нашем взаимном доверии. Между прочим, ни с кем иным на столь высокую степень доверия я бы не рискнул.

Рубинштейн не верил ни в бога, ни в черта и в особенности в искренность подобных себе деятелей и сейчас подумал, что Крюге в случае его отказа без особого труда может найти на такую сделку другого компаньона.