Последний год

Сколько в этой записи лицемерия! Вначале признание, что русские всегда готовы оказать поддержку своим союзникам и Что наступление на бессарабском фронте — это помощь осажденному немцами французскому городу Вердену. Но так как наступление в общем не удалось, Бьюкенен уточняет — некоторую помощь. И виноватыми в этом Бьюкенен считает только русских. Меж тем наступление, о котором он пишет, только потому и было не подготовлено, что оно началось до срока, так как царь и Главная ставка подверглись ожесточенному нажиму союзников, в том числе и Бьюкенена вкупе с французским послом Палеологом. У русской армии не оказалось аэропланов и других военно-технических средств только потому, что Россия, уже понесшая в войне колоссальные материально-технические потери, не получила вооружения от той самой Англии, которая не только обещала это сделать, но уже получила за это сполна русское золото. Бьюкенен все время старался представить для истории виноватой во всем саму Россию. В данном случае у него не хватило, что ли, чернил написать о том, что в результате этого неудачного русского наступления защитники Вердена все-таки получили решающую передышку, так как немцы сняли оттуда значительные силы и перебросили их на восток…

Так или иначе, Бьюкенен прекрасно понимал, что это неудачное наступление — все, что могла тогда сделать Россия. Даже больше, чем могла. Но об этом он в дневнике не пишет…

С новым нажимом на русских в отношении ведения войны теперь следовало подождать, и Бьюкенен приступает к выполнению не менее важного задания своего правительства. Надо выяснить, насколько опасны для русского царя прогерманские тенденции. Этим занимается весь аппарат посольства. Этим же занимается вся английская резидентура, внедренная в Петрограде и в других местах России под различными прикрытиями, включая разные коммерческие представительства.

Как раз в это время царь производит совершенно неожиданное, если не сказать удивительное, изменение в правительстве: на пост премьера он назначает Штюрмера, мало кому известного третьестепенного деятеля.

Появление нового премьера явилось полной неожиданностью и для Бьюкенена, и для французского посла Палеолога, им на это пеняют Лондон и Париж и требуют срочно дать исчерпывающую характеристику Штюрмеру.

Вот так спустя несколько дней аттестует его Бьюкенен:

«…Дед Штюрмера был австрийским комиссаром на острове Св. Елены во время пребывания там Наполеона, а сам он занимал последовательно должности церемониймейстера при русском дворе и ярославского губернатора. Обладая умом лишь второго сорта, не имея никакого опыта в государственных делах, преследуя исключительно свои личные интересы, отличаясь льстивостью и крайней амбициозностью, он был обязан своим новым назначением тому обстоятельству, что был другом Распутина и пользовался поддержкой окружавшей императрицу камарильи. О нем я буду говорить еще ниже, теперь же упомяну как о факте, показывающем, к какому сорту людей он принадлежал, — о том, что он назначил начальником своей канцелярии бывшего агента охранки Мануйлова…»

Теперь ознакомимся с аттестацией, какую дал Штюрмеру французский посол Палеолог:

«Последние три дня я со всех сторон собирал сведения о новом председателе совета министров Штюрмере, и то, что я узнал, меня не радует. Шестидесяти семи лет, он ниже посредственности, ограниченный ум. Мелочная душа, низменный характер, подозрительная честность, никакого опыта, никаких знаний в крупных делах. Во всяком случае, изощренный талант к хитрости и лести. Семья его германского происхождения, как показывает его фамилия. Он внучатый племянник барона Штюрмера, бывшего комиссара австрийского правительства, сторожившего Наполеона на острове Св. Елены. Ни его личные качества, ни его прошлая административная карьера, ни его общественное положение не давали ему права на высокий пост, который ему вверен ко всеобщему удивлению. Но его назначение становится понятным, если допустить, что он был выбран как орудие, то есть именно за свою незначительность и гибкость, и выбор этот был сделан под влиянием камарильи царицы и энергично поддержан перед царем Распутиным, с которым Штюрмер близко связан. Это предвещает нам «счастливые дни»…»

После обеда Бьюкенен был у министра иностранных дел Сазонова. Этот строгий кабинет, обставленный черной неполированной мебелью, был, пожалуй, единственным местом во всей государственной службе России, где Бьюкенен чувствовал себя как у себя в посольстве и мог говорить все, что думает.

Они сели в кресла возле тлевшего камина. Бьюкенен понимал, что назначением Штюрмера Сазонов расстроен не меньше его, но внешне министр этого не показывал, был протокольно улыбчив, усевшись в кресло, как всегда, положил ногу на ногу, расправил складочку на брюках, откинулся на спинку и, сомкнув руки на груди, спокойно смотрел на посла. Бьюкенен был меньше ростом, и ему неудобно было глубоко опускаться в кресло, ноги тогда не доставали до пола, и он всегда садился на край кресла и держался прямо, опираясь на подлокотники.