Последний из Двадцати (СИ)

Счастливица следила за каждым его движением не без опаски. Где-то в подкорке её сознания всё ещё жил облик вислоухого вихрастого мальчишки. Что он тогда кричал, провалившись к ней в подвал? Что он не девчонка?

Руну казалось, что он чувствует на себе её жаркое, горячее дыхание. Оболочка перед ним — лишь призрак, блеф, летающая кукла. Тот же поток чужих фантазий, исполненных желаний и слюнявого счастья, что клубился над ним облаком, давно осматривал его со всех сторон.

Осматривал, ощупывал, раздумывал — с какой стороны зайти. Так малое дитя вертит в руках новую игрушку, пытаясь понять, а то и придумать, как же с ней играть.

Ска успела за мгновение преодолеть почти половину того расстояния, что разделяло её счастливицу, когда та коснулась щеки её господина.

— Спокойно, Ска. Всё хорошо.

Парень чуял, что ходит по самой грани, скользит по лезвию ножа. Ей достаточно лишь заподозрить в нём угрозу, чтобы он умер мгновенно.

Мгновенно и счастливо.

Страх щекотал нервы. Словно скользкий змей, он был пронырлив и вездесущ. Надо было уходить, твердил он, притворно хватаясь за голову. Один, без чародейства, с взбалмошными призраками в голове, на грани собственного безумия и краха — кто ты? Кем себя возомнил?

Словно поняв, что до головы ему не достучаться, страх полз дальше — холодом касался коленей, вкрадчиво умолял их поубавить пыл и тащить глупца-хозяина куда подальше.

Парень шмыгнул носом, как сопливый мальчишка — и тогда она, наконец, открылась ему. Признала в нём ничуть не изменившегося героя, рыцаря из сказок. Рун зажмурился лишь на мгновение, зная, что за этим последует. Паразит, словно осознавая свою уязвимость, спешно юркнул ему под рубаху. Юному чародею казалось, что он будет чуять, как мерзко эта тварь скользит по его телу, но напротив — он, как и в первый раз, ничего не почувствовал.

Мир вокруг него спешил навстречу преображению. Будто старательный художник, счастливица не жалела для него ярких красок. Он на миг оглянулся — кристальная чистота озера вмиг сменилась вонючим, мутным болотом — и это-то в нём он пару мгновений назад стоял? Всё нутро юного чародея стонало о омовении.

Мик преображался на глазах. Испарились дикость и безумие прежнего облика: спешила сама собой разгладиться борода. Тряпьё нехитрой одёжки расцветало узорами и чистотой, по телу разбойника побежала невесть откуда взявшаяся рубаха.

Она коснулась лица разбойника рукой, огладила щеку, улыбнулась, глядя на юного чародея, будто вопрошая — видишь, какой я стала теперь? Видишь, как счастлив он? Ты будешь счастлив точно так же.

Разбойник вдруг вздрогнул, забился в конвульсиях, повалившись наземь. Словно рыба, выброшенная на берег, он выпучил глаза, хватая ртом воздух, не в силах выдавить из себя ни слова. Счастливица забирала у него — его самого. Жизнь уходила из него по капле, становясь её силой, будущим счастьем следующих жертв. Вот значит, подумалось юному чародею, как она убивала остальных…

Песок под ногами чародея теперь казался горячим, но не обжигающим — приятно греющим пятки. Облик девицы перед ним теперь был иной. Словно желая отринуть прежнюю простоту, она старалась стать похожей — на всех его женщин сразу. Чужие, мокрые пальцы ворошили память, но Рун не обращал на это внимания. Груди счастливицы налились полнотой, обрели приятную округлость, будто у виранской рабыни. Лицо, всего на миг обратившееся безобразным комком глины теперь принадлежало Виске.

Или кому-то страсть как похожей на неё.

В глазах девчонки блеснул звериный, бесовской огонёк — он чуял на себе голодный взгляд матери всех проигранцев.

Всё так же безмолвна, как и прежде, она раскрыла ему объятия. Приди, говорило женственное, обнажённое тело, возьми!

Рун почуял дикое, нестерпимое желание последовать зову. Юное тело чародея отозвалось, наполнившись истомой, сладким ожиданием и дрожью нетерпения.

А теперь, вдруг спокойно и сосредоточенно сказал мастер Рубера, давай! Его голос будто иглами ужалил последнего из Двадцати.

И парень с размаху плеснул ей из фляги в лицо…

Глава тринадцатая, часть четвёртая

Мир вздрогнул в одночасье, пошёл трещинами, всюду сверкая обрывками белых ниток. Чистое, безоблачное небо покрылось рваными ранами и струпьями, сквозь которые полыхал огонь. Молнии из невесть откуда взявшихся туч месили ни в чём неповинную землю. Песок, что ещё мгновение назад лежал под ногами поднялся в раскалённый воздух тучами непроглядной пыли. Карамельный мирок крошился под напором дикой боли и отчаянного визга счастливицы.