Последний из умных любовников

Это мне пришло в голову под душем. Я и сейчас думаю, что это была совсем неплохая идея. Согласись ты тогда на мое предложение, получил бы тут же, на месте, — что называется, «не отходя от кассы», — те самые пять с половиной тетрадок, которые я успел теперь заполнить, сидя здесь взаперти. И не исключено, что тогда нам удалось бы предотвратить все последующее. Но ты сказал:

— Нет, не стоит. Мне кажется, сейчас важнее нащупать, что здесь самое главное, во всей этой истории…

— Мать, — ответил я, не задумываясь.

По-видимому, это тебя не убедило:

— Но ведь у вас такими делами вроде бы занимается как раз отец, не так ли?

— Верно. Но отец — настоящий профессионал, он свое дело знает, поэтому не думаю, что ему может что-нибудь угрожать. А вот с матерью явно не все в порядке. Она во что-то здорово впуталась и, по-моему, в ближайшее время собирается увязнуть бесповоротно.

— Почему тебе так кажется? — последовал твой быстрый вопрос, и по тону я понял, что ты и сам доверяешь ее здравому смыслу не больше моего.

— Из-за очередного маминого письма… — И я процитировал тебе ее слова о «длинном пути, который мы должны пройти вместе», и о той «новой надежде», которая «и моя, и наша общая».

Странное дело, но в пересказе все эти сентенции мне и самому показались не особенно убедительными. Ты был того же мнения.

— Не слишком ли опрометчиво делать такие серьезные заключения на основании одного-единственного письма? — недоверчиво сказал ты.

Подтянув поближе блюдо с мясом, ты стал медленно нарезать себе кусок за куском. Движения были с виду уверенными и точными, но ломти получались какие-то толстые, кривые. Видимо, ты старался скрыть раздражение. Мне подумалось, что тебя, скорей всего, рассердило, что я слежу за матерью, подозреваю ее без достаточных на то оснований. Словно в подтверждение моих опасений, ты произнес:

— Рискованно полагаться на письма одной из сторон, особенно когда речь идет о посланиях такого

рода. Они полны надежд, иллюзий, иногда даже невольной лжи…

— Но у меня есть и другие доказательства, — настаивал я. — Два других ее письма. И еще я видел, как она ждала ночью того человека, который проехал мимо нашего дома на машине…

Вдруг твой голос прозвучал напряженно:

— Ты успел разглядеть машину?

— Что-то такое неуклюжее — вроде «форда» или «олдсмобиля».

— Ну, в Нью-Йорке полно таких машин, — уже успокоенно сказал ты. — Мало ли кто мог проехать по вашей улице…

Мне вспомнилось, как мать вот так же пыталась доказать, что тогда, в туннеле Линкольна, незнакомец тоже сел в мою машину по ошибке — мало ли машин, похожих на нашу. На сей раз у меня был более убедительный аргумент:

— Верно. Но с чего вдруг какая-то чужая машина станет останавливаться именно возле нашего дома, к тому же как раз у дерева с основательно вычищенным дуплом?!

Я чувствовал, что просто обязан тебя убедить. Ты был последней инстанцией: кроме тебя, мне больше не к кому было обратиться. Видя, что ты мне не веришь, я в растерянности почему-то вернулся снова к тому письму, где мать характеризовала своего таинственного любовника.

— Она все время подчеркивала его ум, понимаешь? Не просто мудрость — ну, вроде твоей, когда понимание сочетается с жизненным опытом, а именно ум…

Ты попросил вспомнить точную формулировку.

— Она назвала его «умным любовником». Вернее, — тут я чуть не задохнулся от смущения, — «последним из умных любовников»…

Ты невесело кивнул.

— Как по-твоему, что она имела в виду?

Ты долго молчал, а потом проговорил:

— Станешь старше — поймешь.

Скорей всего, тебе было невдомек, до какой степени поразили меня твои слова. Все эти годы ты всегда отвечал мне честно и подробно на любые вопросы.

— Никогда не слышал от тебя таких слов, — проговорил я с обидой. — Не помню, чтобы когда-нибудь ты уклонялся от ответа.

— Я и сейчас не уклоняюсь. Это и есть ответ. То, о чем пишет твоя мать, относится к области чувств. Я не могу объяснить такое рационально. Как можно определить, что такое «умный любовник»? Ты можешь сказать: нежный, опытный, чуткий… Но ведь это не больше чем опись неких свойств, не так ли? Самое главное, важное, все равно остается непостижимым. (Я понял, что ты цитируешь «Маленького принца» Сент-Экзюпери, которого мне когда-то читали.) А может, все дело просто в потребности… да, в потребности, которая побуждает такого человека любить — не важно кого, любую женщину, главное — любить, ощущать привязанность, лелеять эту связь, — не ожидая ничего взамен, просто сознавая, что эта любовь вообще является залогом его существования на свете, и только благодаря ей он еще способен выдерживать все испытания, неудачи, даже угрозу смерти… И тогда весь его пресловутый «ум» оказывается на поверку просто неодолимой тягой или потребностью. Но разве можно объяснить такую потребность человеку, который сам ее не ощущает?

В твоем спокойном, даже несколько дидактическом тоне вдруг послышались нотки волнения. Ты замолчал, а я почувствовал такую нежность и доверие к тебе, что больше не в силах был скрывать самые страшные свои подозрения — в отношении отца.