Последний князь удела

За неделю справили всем однообразные кафтаны из серого сукна. Пищали выстругали из дерева, со штыками из этого же материала, а вот сабли всем привесили настоящие. Я своим личным оружием до этого не заботился, хотя у моего предшественника в этом теле, маленького царевича Дмитрия, имелись стальная маленькая сабля, рогатина и булава. Но мне пришлось настоять на обучении с помощью деревянных сабель, как меня не убеждали окружающие что это пригоже только для пятилетних. То, что клинком я владел хуже, чем местный пятилетка, объяснять не пришлось.

Поскольку физические упражнения на заднем дворе чередовались с уроками в классе, моя несостоятельность в использовании холодного оружия стала известна всем. Увидавший мои жалкие телодвижения Бакшеев схватился за голову. Поэтому пока остальные потешные новобранцы корпели над цифрами и буквами, меня гоняли с клинком в руках Афанасий и Григорий-Гушчепсе попеременно. Что из их подопечного не выйдет великого рубаки, они поняли сразу. Но интенсивных занятий со мной не прекращали, толи надеясь на внезапное просветление бесталанного ученика, толи из природного упрямства. К концу второй недели ежедневных упражнений с саблей я всё ещё продолжал непроизвольно зажмуривать глаза при имитации удара мне в лицо. Оба обучающих меня воина чертыхались вовсю, если бы в это время был известен лейкопластырь, они наверняка бы приклеили мои веки к бровям. С твёрдостью руки было тоже всё не слава Богу, но это уже было дело наживное.

За эти пару недель по моим наброскам изготовили пару деревянных барабанов и прообраз пионерского горна. Если ударные инструменты соорудили довольно легко из гнутых тонких деревяшек и телячьих опоек, то с духовым угличские медники повозились изрядно. Поскольку музыкальным слухом никто из курсантов удельного войска не обладал, или не желал признаваться в этом, то у проходящих мимо Углича скоморохов было выкуплено двое мальчишек-сиповщиков.

Занятие строевым шагом начали с построений и выполнении команд на месте. Однако даже эти простейшие действия вызвали в моём потешном войске неимоверные затруднения. Дальше построения по росту дело никак не шло. Плюнув на княжеское достоинство, решил показывать элементы упражнений сам. Новобранцы кто постарше - хихикали в кулак, младшие смеялись в голос.

-Теперь под мою команду вы по одному исполняйте, - скомандовал я ухмыляющемуся кривому строю.

- Над собою ты сам, княже, волен. Мне же сие скороморошество сполнять - нелепо и родовому имени поруха, - наотрез отказался один из старших курсантов. Остальные промолчали, но явно поддерживали выступившего.

-Вольному - воля. Кто со мной иноземным обычаем ходить не желает - скатертью дорога, - вступать в дискуссию мне не хотелось.

Сразу, откланявшись, ушли двое - высказавшийся парень и ещё один его сверстник. Остальные переминались с ноги на ногу, но покидать строй не торопились. Им для этого явно требовалось разрешение отцов, все они были из небогатых семей, а в потешном полку какое-никакое, но жалованье платили. Помимо кажущейся нелепости моих распоряжений, имелись проблемы в отдаче команд. 'Направо', 'налево', 'кругом' - все эти слова для угличских недорослей ничего не значили. Переиначивать на 'шуйцей', 'десницей', 'оборотись' мне казалось неуместным. Находясь в полном отчаянии, я вспомнил незабвенное ' сено-солома'. Чередование непонятных команд с понятными словами потихоньку сдвинуло дело с мёртвой точки.

На следующий день после начала во дворе княжеских палат строевой ходьбы на учёбу не явилось ещё пятеро подростков. Остальным видимо родители объяснили, что их полутора рублёвое жалованье в семье не лишнее, можно и потерпеть придурковатого княжича. А мальчишкам-жильцам и привезённым Отрепьевым вовсе деваться было некуда, иных источников пропитания кроме милостей удельного правителя у них не было. Поэтому в течении следующей седмицы, потешный полк в составе двадцати девяти человек начал более-менее сносно ходить колонной под адские звуки, извлекаемые бывшими юными скоморохами из новых для них инструментов. Посадские жители реагировали по-разному - кто смеялся, хлопая себя по бокам, кто крестился, но уже к Петрову дню страсти поутихли.

На проходящей по завершению поста праздничной литургии, где моё присутствие являлось строго обязательным, при оглашении проводящим службу священником 'Многих лет' народ взволновался и зашумел. Мне причины гомона были неясны, но склонившийся ко мне Тучков проскрипел:

- Огласили многия лета, да окромя великого князя и царя Фёдора Ивановича, патриарха Иова и владыки ростовского Варлаама, рекли сие государыне царице Ирине Фёдоровне и царевне Феодосье. С испокон веков такого на Московском государстве не бывало, чтоб баб при многолетиях поминать.-

Я в таком нововведении не видел ничего дурного, но Ждан преисполнился самых мрачных ожиданий. Взяв после молебна в оборот протопопа собора, он выяснил, что изменения в ектеньи внесены по указанию святейшего патриарха Иова.