— Зарывать в яму и деревом укрывать надо, — очередные контраргументы из меня выталкивало природное упрямство.
— Княжич, не в обиду, ты ж сроду земельку-то не копал. Вот наступит зима, съезди в сельцо ближнее, возьми у огородника лопату его наилучшую из доброго дуба да твёрдым железом окованную. Вырой там хоть малую ямку, а уж опосля сызнова о сём спорить учнём, — съехидничал рязанец.
— К нам зимой татары приходят? Каким образом бережёмся? — мне оставались неясными некоторые моменты.
— По осени на шляхи и сакмы сторожи выезжают, траву жгут на сотни вёрст в глубь Поля. От того татарам затруднение выходит в набег идти. Да басурманин не тот пошёл, что в дедовские времена, ему ж добыча нужна, а по зиме и полон выводить и скот отгонять неудобь. Малые чамбулы — беш-баши вовсе в холодную пору не являются, они как рубеж перейдут, так следы путают, чтоб по-воровски людей скрадывать. По снегу же конную торную тропу с некованым знаком не скрыть.
— Так явятся татары следующей весной? — на этот вопрос также следовало найти ответ.
— Раз о замятне из Крыма не слыхать, так жди по первой траве, — Бакшеев в сказанном был вполне убеждён.
Для проформы навестив вместе с Габсамитом пленного мурзёнка, поговорил и с ним об ожидаемом на весну набеге. Тот ничего конкретного сообщить не мог, но в то, что Гази-Гирей попробует перед окончанием торга о размере поминок — тыша заново испытать, крепка ли защита русских рубежей, верил всерьёз. Стремительный и хитрый крымский хан по прозвищу Бора являлся для пленного татарчонка объектом восхищения и подражания. Пользуясь полученными сведениями, сел писать ответ, держа образцом полученное письмо. Казалось, что проще поручить это какому-либо подьячему, но делать суть переписки известной широкому кругу населения я не собирался. Закончив за пару часов этот труд по выписыванию буковок с завитушками, вышел во двор, привлеченный громким голосом Ждана, опять распекавшего какого-то растратчика.
Бранил Тучков немого кузнеца Фёдора и, похоже, изрядно в этом перегибал палку, тот уже порывался уйти, возмущённо размахивая руками.
— Что за свара, о чём пря? — я попытался выяснить причину скандального спора.
— Да вот, коваль жалится, мол, старые горшки для железа закончились, а новые в печи от жара бьются, — разъяснил Ждан. Как он смог всё это понять из жестикуляции нашего кустарного производителя стали, осталось загадкой. — Надобно розыск учинить, чьим небрежением такой убыток сотворён, — доложил своё видение ситуации дядька. — Мню, тут Федорка кривыми своими руками напутал чего, аль горшечники нарочно товар портят.
— Гончарам-то на что порча сия потребна? — лично я причин для саботажа не видел.
— Куплей чтоб больше было, им-то с того прибыток, — открыл мне глаза на коварство артели глиняных дел мастеров Тучков.
На улицу изготовителей глиняных тиглей выехала представительная делегация. Гончары клялись и божились, что никак технологию не меняли, и от саботажа отрекались. Полностью отрицал свои ошибки и возможность отступления от рецепта кузнец Акинфов. Для выявления виновных решили приступить к натурным экспериментам. Под моим личным присмотром были изготовлены новые ёмкости для изготовления стали, причём я их специально пометил для бережения от подмены. Через день в эти горшки под внимательными взглядами загрузил тонкими слоями железо и толчёный уголь металлург Фёдор. Через два часа из двадцати тиглей лопнуло восемь. Испытания решили проводить на максимальный срок науглероживания. На третий день к полному охлаждению целыми остались лишь четыре горшка.
— Освятить бы наново печку да наряд струментный для глиняных дел, — предложил своё решение проблемы Ждан, уже нахватавшийся от меня непонятных словечек. Как я ни сдерживался, слова из лексикона прошлой жизни всё-таки влезали в мою речь и часто перенималась окружающими, зачастую в исковерканном виде.
— Хуже не будет, — растерянно пробормотал мальчик, в иномирной своей ипостаси дико потешавшийся над религиозными предрассудками.
Следующие два дня меня терзали мысли депрессивного характера. Провал идеи с металлом ставил под угрозу весь мало-мальски появившийся технический авторитет маленького князя. Да и любая программа улучшения условий жизни упиралась в проблему материалов. Ну и конечно — деньги. Растрата крупной суммы, в размере цены небольшого села с населением и угодьями, у окружения никак не вызывала желания потворствовать княжичу в новых придумках.
На третий день у палат удельного княжича появился кузнец Акинфов со своим старшим сыном, который представился Петром.
Паренёк лет четырнадцати-пятнадцати предлагал следующее:
— Мы с родителем покумекали и решили по одному испытывать горшки. Пробу брать с одной крицы, с угля из единственного дерева, с глиной с единого места, да и пачкающий камень отбирать особо.