Последний князь удела. «Рядом с троном - рядом со смертью»

— Требует великий государь к лету изготовить полтыщи пуд ядер железных, — пытался объяснить ситуацию Федотов. — Кузнецы работу брать отказываются, за то батогами на правеже дьяк им грозит.

— Так се измена прямая, а ты, гляжу, ей потакаешь, — голос воинственного рязанца зазвенел сталью. — Первым делом зачинщиков сыскать. Потом от них допытаться, кто подбил их на эдакое дело, чтоб московский пушечный наряд припасов лишить.

— Не верно яз сказывал, — поправился городовой приказчик. — Брать не отказываются, а бают, плата вельми мала, не сделать за такую дешевизну.

— Пущай в приказ челом бьют, — вступил в разговор Тучков. — Боярин приказной дело рассмотрит, если ваша правда — оплату повысят.

— Били уже, — признал устюженец Иван. — Ответ пришёл, что, дескать, на Москве и Серпухове по назначенной цене делают и довольны, а вы вдвое от честной цены просите.

— Ежели иные за указанную плату припас куют, то и здешним кузнецам мочно сие, — не понимал капризов устюженских мастеров Бакшеев. — Удвоить оплату против прочих ковалей, на войне наживаясь, — это ж воровство злое. Значит, на Устюге пироги ситные жрать будут, а московская рать о каменные стены свейских крепостей лбом долбиться, по нехватке припаса?

— На Москве и Серпухове мастера-то все казённые. Им и жалованье, и корма, и кузнечный снаряд от казны даром. Уголь и тот черносошные по оброку свозят. На Устюжне народ сплошь посадский. Железо да уголёк иль сам готовь, иль за монету купляй. Опять же подати платить надобно, — пытался растолковать несоизмеримость условий для выполнения работ Федотов. — Платы, от царя назначенной, только что за цену железа да угля хватит. Старанье всё даром пойдёт, да и молотобоям жалованье прямой убыток. Опять же великий государь за припасы по весу платит, а два ядра в гривенку весом от одного двугривенного в треть ценой отличаются, оттого и спор, кому чего делать.

— Эт почему ж так? — не понял такой коллизии Бакшеев.

— На мелком ядре припаса и угля на вес поболее уходит, и самого железа в распыл, да и труда в тяжёлом меньше, — растолковал суть вопроса устюженский голова.

Мне оставалось только чесать в затылке. Обеспечивать своевременное выполнение государственного оборонного заказа в условиях позднего феодализма оказывалось явно потруднее, чем в офисе за директорским столом составлять график встречных поставок.

Следующим утром я пробовал расспрашивать вернувшегося с посада Акинфова:

— Все дела сделал — крицы купил, знакомых нашёл?

На что увидел серию жестов, от изображения поцелуев и скрещения кистей рук в замок, до раздвигания большого и указательного пальцев и качания головой.

— Значит, все живы-здоровы. Крицы купил, по рукам ударили, но цена выше, чем обычно? — вроде отгадка пантомимы мне удалась. — Свой полосовой уклад-то давал приятелям тутошним смотреть?

Угличский кузнец покачал головой и отрицательно помычал, потом скорчил физиономию, мол, тут народ недоверчивый.

Собственно, в светлом будущем нашей стали пока, похоже, сомневался сам Акинфов. Производили мы её уже в двух печах, в одной по ускоренной программе, в другой с длительным науглероживанием. Причём для производства уклада попроще нашлись и более дешёвые материалы для тигля. Жжёную кость и тёртый уголь вместо графита подобрал находчивый сын кузнеца Петруха. В общем, Углич уже предлагал на рынок сталь и дешевле и лучше, чем традиционный продукт. Только вот потребителей насчитывались единицы. В самой столице удела обычный уклад покупали кузнецы, делавшие косы, ножи и прочие орудия труда и быта. Их потребности составляли всего несколько пудов в год, мы же выдавали десять в день. Высокоуглеродистая сталь вообще казалась никому не нужной, по причине отсутствия в городе оружейников. Правда, нашёлся мастер-замочник, оценивший пружинные свойства нашего металла после закалки, но у него уходили даже не пуды материалы — фунты. Так что сейчас практически весь произведённый за четыре месяца уклад ехал на ближайшие крупные рынки, также немного взял с собой в Устюжну Акинфов. Собственно, в случае провала идеи со свободной продажей стали оставалось лишь упрашивать Годунова на государственные закупки.

За проведённую в Устюжне-Железнопольской ночь мне стало совершенно ясно, как помочь местным мастерам исполнить царёв урок и не остаться внакладе. Дело оставалось за малым — убедить в этом самих устюженцев.

— Фёдор, собери знакомых тебе ковалей, да пусть те прочих приведут, но токмо чтоб явились мастера добрые, да царёвым запросом отягчённые, — дал я задание Акинфову. — Уж как не знаю, но докажи тем, кого позовёшь, что не для шутовства и баловства сбор этот.

При подготовке к вечерней беседе меня терзали постоянные сомнения, говорить ли с посадскими кузнецами самому или научить правильным словам Ждана. В ставшем уже родным Угличе меня давно никто не держал за ребёнка. Я одевался как взрослый, мои походка, жесты, выражение лица совершенно не являлись детскими. Про поведение и речь можно было даже не говорить.