Последний князь удела

— Да князь Дмитрий Хромой. Яз его хотел за добрый сеунч двадцатью московками одарить, так он на меня очами зыркнул, да за саблю схватился. Будто ему не серебро, а аспида во плоти протягиваю. Служит стряпчим при государевом дворе, поместишко с гулькин нос, вотчинки захудалые под Лухом да Казанью, там, куда Макар телят не гонял, а всё туда же — заносится. Весь род его таков, за спесь свою опалу и ссылку от государя Иоанна Васильевича приняли, а всё не смирятся.

Чин стряпчего был одним из самых нижних в придворной иерархии, собственно их служебной функцией являлось бегать на посылках, поправлять царю подушки да двигать лавку и кресло.

— Чего ж хромому стряпчего пожаловали? Могли б и стольника дать, род-то его древний?

— Из Стародубских князей, с Пожарского удела, — сообщил Тучков. — Да этому неучтивцу и сего много, лишь хлопотами Щелкаловых чин получил. Его-то родня после опалы и отписки вотчин на царя выше городничих да губных старост и не поднималась.

— Так его Дмитрий Пожарский зовут?

— Князь Дмитрий Хромой, из Пожарского роду, — подтвердил Ждан и, заметив моё изменившееся лицо, забеспокоился. — Ежели прогневил он тебя, велю впредь со двора взашей гнать.

— Не надо, — остановил я дядьку. — Когда это царёв стряпчий охромел?

— А о прошлом годе, в походе на татар, стрела в стегно ему попала, колено-то и сломала. Сказывали мне, что сперва мнили — вовсе ходить не будет, ан нет, оправился.

Да не так представлял я себе раньше спасителя Отечества князя Дмитрия Пожарского. Известный памятник изображал крепкого широкоплечего воина, тут же он выглядел худощавым парнем, да ещё и с негнущейся ногой. Единственно, что нрав сходился с известным по легендам. Помнилось мне из прошлого, что горяч был князь. Мне стало жаль загубленной, похоже, именно моим вмешательством в историю, судьбы будущего героя, и я решил помогать ему с военной карьерой по мере возможности.

На подворье у боярина Годунова происходило небольшое столпотворение. У крыльца толпилась немалая группа русских купцов, поодаль стояли настороженные немцы с Кукуя, опёршись на посохи ждали приёма трое чернецов. Управитель царского шурина выбежал мне навстречу, помог спуститься с седла и торжественно под руку повёл в терем. Ожидавшие челобитчики неодобрительно посмотрели на очередную помеху своим делам, но роптать никто не решился.

Правитель прибыл домой с совета Боярской Думы и видимо до сих пор не мог успокоиться — мерил шагами свою просторную светлицу, время от времени сжимая пальцы рук в кулаки. Похоже, прибыл я совершенно не вовремя. Борис Фёдорович даже не сразу заметил меня, или может нарочно не обратил внимания. Остановившись в середине комнаты, он упёрся в меня тяжёлым взглядом и с некоторой угрозой произнёс:

— Ну а ты запросных денег дашь?

Выглядел царёв шурин так, что лучше было бы отдать всё, чего просит.

— Дам. А сколько нужно?

— Десятую деньгу с прибытка приговорили, на снаряженье и запасы для новых ратных походов.

— Уплачу. А сколько надо, то есть с чего считать десятую часть?

— С прибытка годового, — голос боярина потеплел, видимо моя готовность пожертвовать личными средствами ему импонировала. — Добро, что не корыстишься ты на серебро запросное. Вот думные сквалыги приговорить-то сбор — приговорили, а сами в казну не шлют ничего — оскудением отговариваются.

Значит, уплате подлежит десять процентов с годового оборота. Немало, но можно попробовать внести сукном и металлом. Эти размышления я озвучивать не стал, дабы не развеять у Годунова благоприятного впечатления. Вслух лишь произнёс:

— Уже решили что войне быть?

— То не в нашей воле, а в Божьей, — вздохнул Борис Фёдорович. — Кажный день молю, чтоб отвёл Господь ратную грозу. Но изготовиться следует.

— То есть переговоры решили закончить?

— Пошто ж? Отправим к Ругодиву сызнова послов, пусть на съезд свеев призовут. Ежели немцы для примиренья приедут — поторгуемся, коли торг не сладится — примем прежние их условия. Ну а учнут государевых земель просить неотступно, то значит, желают свеи войны — тогда они её получат.

— Так может уступить им небольшой кусок? Для успокоения хоть пару деревень предложить?

Боярин странно взглянул на меня:

— Когда земли по военному несчастью утеряны — на то Божья воля значит таковая вышла. Своим хотеньем хоть что отдать — то стыд вечный, прямая поруха имени и чести великого государя. Не можно таковому статься, и мыслить об том впредь не следует.

— Ещё послать бы людей к черкасам. Мнится мне, могут они против ляшского короля взбунтоваться, — я решил попробовать разыграть карту с атаманом Наливайко. — Припасов бы им послать и донцов верховых и низовых в подмогу.

— С чего бы им бунтовать? — удивился правитель. — Ныне время военное, им добыча да жалованье сполна приходит. К тем запорожским черкасам кои верны нам, уже уехал посол с дарами да царским разрешением цесарю послужить. Что до мятежей казацких, так то литовским воеводам на один зубок. Вон князь Василей Острожский позапрошлым годом бунтовщиков за един поход разогнал и усмирил.