Последний князь удела

— Народу проще уразуметь станет, — согласился Ждан. — У нас ить мало кто разберёт, чего там подьячий нацарапал, а знак в руках подержать можно.

Перед самым ледоходом в Угличе снаряжались дощаники в Устюжну. Одновременно снаряжались в Новгород и на Низ торговцы — местные и приезжие. Народу в судовые команды не хватало, купцы и приказчики за работников, случалось, даже дрались.

В тот момент, когда я наблюдал со стены кремля как трескался и хрустел на Волге лёд, сообщили о приезде бежецкого помещика мурзы Сулешова.

— Какая нелёгкая принесла крымского князя в самую распутицу, — промелькнуло у меня в голове.

Чтобы не допустить обиды высокородному гостю, пришлось поспешить в палаты. Не желая томить мурзу ожиданием, отказался от переодевания в парадные одежды, на чём упрямо настаивал Тучков. Видимо не послушался я своего дядьку зря, вошедший татарин уставился на одетого в серый суконный кафтан угличского князя в некоторой оторопи. Однако быстро вернув лицу невозмутимый вид, Янша-мурза рассыпался в восточных приветственных славословиях.

Бывший крымский вельможа произносил здравицу в мою честь минут пять, по завершении которых резво кинулся целовать руку. Этот обряду стал для меня давно привычен, но слишком уж всё неожиданно произошло. От степенного облачённого в бархат и бобровые меха вельможи мне никак не приходилось ожидать такого поступка. Поэтому одновременно отступил назад и отдёрнул руку я резко и совершенно не произвольно.

Сулешов совершенно не переменился в лице, хотя оскорбление ему нанесли немалое. Мурза лишь воздел очи к небу и поднял руки с возгласом:

— Горе мне, горе! Как смог позабыть яз, чесо не подобает правоверному припадать к руке православного господаря. Спасибо, князь Дмитрий, что вернул мне память об сём.

Ждан, дабы сгладить мою промашку, принялся со всей возможной вежливостью приглашать гостя в трапезную откушать. Я, досадуя на себя за промах, взялся лично вести татарского князя к столу.

За едой Янша-мурза передал слухи и новости из южных степей:

— Крымский хан с войском воротился с похода на немецкого кесаря. Тщились ляхи ему путь преградить, да куда им за Бора-Гази гнаться. Арсланай Дивеев как прослышал про разоренье своего улуса, так с огорчения и помер в чужой земле. Остался в Дивеевом роде один сын бия — Мухамад, да и тот теперь ханской милостью живёт. Ибо Ширин-беи, как прослышали о погроме царским войском кочевий у Гнилого озера, всех чёрных улусников и уцелевший скот к себе в бейлик отогнали.

— Давняя промеж теми мурзами вражда, слыхал, — покивал головой Бакшеев.

— Ногайскому князю Ураз-Махмету повелел государь идти на Кубу-реку, к шерти приводить Казыев улус, — продолжил рассказ осведомлённый татарин. — В Кабарде ныне рознь великая началась, владетели там за большое княжение режутся. Войско же московское, кое на шевкала Тарковского ходило, на четверть в тоем походе убыло. Да и те оголодали до крайности, ежели б Ших-мурза Окоцкий кормов хлебных да мясных не прислал — в конец бы сгинули.

— Своей ли волей князец тот прямит до государя нашего Фёдора Ивановича? — ухмыльнулся Афанасий. — Поди аманатов у него взяли загодя, вот и служит честно.

— Владетель Окочанский уже семь лет тому назад царёвым воеводам помогал Терской и Сунженский остроги ставить. И с тех пор шерти не порушил, — возразил рязанцу Сулешов.

Отхлебнув ставленого мёда, выходец из Крыма продолжил:

— Как шляхи устоятся, поеду яз к городу Азаку, там царёвых послов встречать буду. Загостевались оне в Царьграде-то. Ведомо мне, что племянник Барын-карачея туда три арбы с травой какой-то прислал. Баяли, князю Угличскому в дар сё сено да корешки. Не гневись, коли в насмешку сие сделано, а яз об сём речь завёл.

— Нет, не шутка тот подарок. Обещал его мне мурзин сын, и не обманул, — сообщение меня порадовало.

— Тогда для тебя сей поминок приму, и в целости доставлю, — воодушевился татарин, и, понизив голос, добавил. — За радость почту услужить. Для зелий что ль те корешки?

— Нет, для красильного дела.

— А-а, — несколько разочарованно протянул Сулешов.

Разговор вскоре скатился на лошадей, ловчих кречетов, медвежью травлю и прочие достойные дворян темы. Уже под самый поздний вечер Янши-мурза, улучив момент, ухватил меня за кисть руки и просительно проскрипел:

— Княже Дмитрий, удоволь меня в малой просьбишке, сделай милость.

— Отчего же нет, говори мурза. Если в моей воле станется и не будет в твоём желании ничего противного уставу государеву — исполню, — слегка удивлённо ответил я.

Судя по заострившимся чертам лица урождённого степного аристократа, именно ради этих слов он и прибыл в Углич. Не переставая перебирать своими пальцами по моей ладони, Сулешов выдохнул:

— Упаси Аллах, никоей крамолы ни в речах моих, ни в думах нету. Едино чаю от тебя суда честного, правого.

Ещё раз оглядев мой серый суконный кафтан, вельможа прибавил:

— Пошлины судейные все сполна уплачу, в том мне поблажки не надо.

— С кем же судится хочешь? — ситуация мне стало вовсе непонятна. — Ты ведь Янши-мурза можешь прямо царю Фёдору Иоанновичу челом бить?