Последний контакт 3 (СИ)

Кольский резко мотнул головой, давая понять Ратушняку, что пора убраться из палаты, что, собственно, медик незамедлительно и сделал. Оставшись наедине с капитаном, Касаткина поспешила включить максимум женственности. Она медленно подошла к Кольскому, положила обе руки на его сильную грудь и посмотрела на него снизу вверх. Несмотря на возраст, Кольский все еще был крепким мужчиной, и вблизи него девушка впервые поняла, насколько серьезную угрозу может он представлять, если вознамерится взять ее силой. Тем не менее нужно было рисковать, и Варвара на этот риск пошла.

— Вы не пожалеете о своем решении, Борис, — прошептала она еле слышно, глядя в глаза капитану снизу вверх.

Сейчас она изображала маленькую хрупкую девочку. Девочку-жертву, девочку-недотрогу — сладкий приз, который может достаться тому, кто сможет угодить этой капризуле. Ее руки медленно заскользили вниз по мундиру Кольского и замерли на его животе.

— Вы просили дать вам ответ? Так вот он — я дам вам шанс поухаживать за мной, если вы дадите шанс Павленко и Роману.

«Чертова ведьма! — подумал про себя Кольский, еле сдерживаясь. — Так беззастенчиво врать! Талант! Только попробуй после такого крутить хвостом — зашибу, сучку!»

Вслух же капитан произнес иное:

— Хорошо, Варвара Сергеевна, пусть будет по-вашему. Я распоряжусь. К вечеру они оба будут на «Осирисе». Надеюсь, что к тому времени мы с вами уже найдем общий язык, скажем, за ужином.

— Договорились, капитан, — шепнула в ответ Касаткина и, заставив себя забыть об отвращении, нежно поцеловала капитана в небритую щеку, оставив на его коже горячий влажный след поцелуя.

Часть вторая

«Земля» — Глава 12

«И все же главным законом мироздания является закон увеличения энтропии».

Бывший руководитель миссии «Осирис» Реджи Синак пришел к этому выводу, лежа на полу своего загородного дома. Как и когда рухнул с лестницы, он не помнил, да и с лестницы ли он, собственно, упал? Навернуться он мог и с высоты собственного роста — последствия были бы не менее плачевными. Пол из натурального камня на первом этаже его дома гарантировал черепно-мозговую травму при любом падении, просто думать о полете именно с лестницы Синаку было почему-то приятнее. Сами посудите, одно дело услышать от кого-то простое «я упал» и совсем другое — «я навернулся с лестницы». Однозначно, две большие разницы. Простое падение никого не зацепит, никого не удивит. Просто так люди падают каждый божий день, да и не по одному разу. А вот упасть эпично, с лестницы, скатиться кубарем, приложиться головой чуть ли не о каждую третью ступеньку, пересчитать отекшим лицом кованые витые балясины, да так, чтоб в мясо, в кровь, завершить падение смачным ударом затылком о каменный пол — это нужно уметь. Это даже звучит солидно, а выглядит, должно быть, и вовсе кинематографично. Была лишь одна печаль — все это Реджи проделал на пьяную голову.

Сейчас же Синак знай себе лежал на полу и понятия не имел, кому и когда он расскажет о своих злоключениях и последующих за ними выводах про энтропию. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что первым делом расскажет именно о падении, причем именно про второй вариант — про тот, что с лестницы. Это куда важнее разрывающегося на куски мира, куда серьезнее бесконтрольно увеличивающейся энтропии в отдельно взятой точке вселенной. Синак рухнул, нет, даже не так — СИНАК рухнул! Вот что было важно, а вовсе не то, что творилось за окном. И, кстати, факт недельного запоя он вообще опустит. Никому о таком знать не следует.

Хотя какая теперь разница, подумалось вдруг Реджи. Никому он не нужен, никто к нему не приедет и бред его слушать не станет. Разве что «эти» нагрянут с проверкой — не подох ли еще их подопечный, не истлел ли в горячке алкогольного делирия. Мысли про «этих» (так он называл людей из разведки и ФСИН) показались Реджи неуместными, и он переключил свое внимание на другой вопрос.

«Хорошо ещё сохранилась хоть какая-то самокритика», — подумал он, вяло подвигав ногами, дабы проверить, не повредился ли при падении позвоночник. Позвоночник оказался цел, ноги двигались. Это хорошо — значит, можно будет отдохнуть и попытаться встать. В баре еще было чем поживиться, на вечер точно хватит.

Как ни странно, Синак понимал, что бредит. Осознавал даже, что опустился до уровня горького пропойцы из романов русских классиков. Вся его жизнь теперь напоминала одну сплошную достоевщину. Реджи казался самому себе маленьким человеком в круговороте бытия. Центром его «Я», его ядром стали противоречивость чувств, душевная неуравновешенность, страдание и обреченность, а еще, ни много ни мало, горькое осознание себя маленьким человеком. Бред? Ну конечно же, все это было бредом!

На лице Синака промелькнула блаженная улыбка. Главное, не открывать глаз. Да, он знал это — глаза открывать нельзя ни в коем случае. Нельзя двигаться. Пока он лежит вот так, на полу, в луже собственной крови и мочи, с закрытыми глазами, не двигаясь, можно рассчитывать на то, что он так и уснет, не приходя в сознание. Вот бы так оно и было…