Последний Лель

Нам полиция знакома,А исправник хоть бы хны,Хоть убей, за сороковкуНе окажется вины.Мы без ножиков не ходим,Без каменья никогда,Нас за ножики боятсяПуще царского суда.Мать-Россея торжествует —Николай вином торгует,

Саша булочки пекет,А Маша с Треповым живет.Люди ножики справляют,Я леворвет заряжу,Люди в каторге страдают —Я туда же угожу.Я мальчишечко-башка,Не хожу без камешка.Меня в Сибири дожидают —Шьют рубаху из мешка.У нас ножики литые,

Гири кованые.Мы ребята холостыеПрактикованные.Мы научены сумой —Государевой тюрьмой.Молодцы пусть погуляют,Вместе водочки попьют,За веселое гуляньеЦепи на ноги дают.Пусть нас жарят и калят

Размазуриков-ребят,Мы начальству не уважим —Лучше сядем в каземат.Каземат ты каземат —Каменная стенка.Я мальчишко-сибирякЗнаю не маленько.Не маленько знаю я,Не своим бахвальством,Что Россейская казнаПропита начальством.

Ах ты книжка-складенец,В каторгу дорожка,Пострадает молодецЗа тебя немножко.Во тюрьму меня ведутКудри развеваются —Рядом девушки идут,Плачут, убиваются.

И т. п.

Отношение деревни к затюремщикам резко изменилось. Пострадать «с доброй воли» не считается позорным. Возвратившиеся из тюрьмы пользуются уважением, слезным участием к их страданью. Тысячи политических ссыльных из разных концов России нашли в нашем краю приют и вообще жалостное отношение населения. Революционные кружки, организованные ссыльными во всех уездах губернии, за последнее время значительно обезлюдели. Много работников, как из крестьян, мещан, так и из интеллигентов, арестованы. Главный губернский комитет получает из Питера партийные журналы, прокламации и брошюры, и через уездных членов распространяют по всей губернии. Из прокламаций больше спрос на письмо русских крестьян к царю Николаю II-му. Из брошюр: «Что такое свобода», «Хитрая механика» и «Конек Скакунок». Несмотря на гонение, распространение литературы, хотя значительно слабее 1905–6 годов, но все-таки продолжается, хотя до сих пор и не вызывает массового бунта, но как червоточина незримо делает свое дело, порождая ненависть к богачам и правительству. Наружно же вид Олонецкой губ[ернии] крайне мирный, пьяный по праздникам и голодный по будням. Пьянство растет не по дням, а по часам, пьют мужики, нередко бабы и подростки. Казенки процветают, яко крины, а хлеба своего в большинстве хватает немного дольше Покрова. 9 зимних месяцев приходится кормиться картошкой и рыжиками, да и те есть не у всякого. Вообще мы живем как под тучей — вот-вот грянет гром и свет осияет трущобы Земли, и восплачут те, кто распял Народ Божий, кто, злодейством и Богом низведенный до положения департаментского сторожа, лишил миллионы братьев познания истинной жизни. Общее же настроение крестьянства нашего справедливо выражено в одном духовном стихе, распеваемом по деревням перехожими нищими-слепцами: