Последний маршал

— Взаимно, — сказал я и отправился спать.

Пусть помучается, угадывая, что могла означать моя последняя реплика.

Глава 3

АНИЧКИН. ДЕКАБРЬ 95-го

Володя Аничкин, сколько себя помнил, всегда хотел стать разведчиком.

Еще в младших классах обнинской средней школы на сакраментальный вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» — он отвечал не обычное — «космонавтом» или «продавцом мороженого», а «разведчиком», приводя взрослых в умильное восхищение. Когда Володя чуть-чуть подрос, по телевизору стали часто показывать сериал про Штирлица, и это окончательно решило его судьбу. Он читал исключительно про разведчиков, с дворовыми ребятишками играл только в Штирлица, а в школе налегал на те предметы, которые, по его мнению, наиболее необходимы будущему резиденту, — географию и английский язык. Однако если с географией дела обстояли еще туда-сюда, то английский, что называется, не шел. Не было у Володи способностей к языкам. Иностранные слова никак не хотели складываться в осмысленные фразы, а если и складывались, то в результате рождался смысл, прямо противоположный желаемому.

Но Володя духом не падал, а продолжал овладевать различными навыками, которые могли пригодиться в будущей работе: печатанием на машинке слепым методом, ездой на мотоцикле и конечно же игрой на различных музыкальных инструментах. В десятом классе он записался в парашютную секцию ДОСААФ. В погожие летние дни, паря под белым куполом над Тушинским аэродромом, он представлял себе, как спускается с важным правительственным заданием на вражескую территорию и потом в одиночку разрушает все планы фашистов… Ну или еще кого-нибудь.

После школы Аничкин без проблем поступил в МАИ, несмотря на большой конкурс. Реактивные двигатели, которые он должен был теперь изучать долгие пять лет, особенно его не интересовали. Володя продолжал поглощать все доступные книги про известных шпионов — наших и иностранных.

В то время (а дело было в начале 80-х) студенты авиационного института, впрочем, как и многих других московских вузов, отличались некоторым, допустимым и допускаемым властями, «левачеством». По рукам ходили журналы «Посев» и «Грани», самиздатовские Солженицын и Довлатов, на частых вечеринках разговоры шли по преимуществу о Сахарове и Щаранском. Аничкин неодобрительно относился к таким проявлениям демократизма. КГБ для него было чем-то почти святым, несмотря на все «кухонные» обвинения. Еще бы — ведь и Штирлиц, и Зорге, и капитан Клосс были в конечном счете сотрудниками органов госбезопасности, попасть в которые Володя так стремился. Тем не менее самиздат он читал и в «собирушках» участвовал.

Как-то раз в руки Володе Аничкину попалась пухлая пачка бледных ротапринтных листов, сшитых суровой ниткой. «Тайны КГБ» — значилось на картонной обложке, сделанной из старой коробки из-под конфет. Автором был какой-то немец. Разумеется, он не мог пропустить книгу с таким многообещающим названием и читал всю ночь, на которую она под строжайшим секретом и была выдана Леней Бронштейном, спецом по самиздату с отделения аэродинамики.

Наутро Володя вернул ему книгу с такими словами:

— Я советую тебе, Леонид, немедленно сжечь этот гнусный пасквиль…

Бронштейн посмотрел на него как на сумасшедшего, ни слова не говоря, сунул книгу за пазуху и растворился в толпе студентов.

То, что прочитал Аничкин в «Тайнах КГБ», абсолютно не соответствовало его представлению об этой организации как о некоей школе отважных разведчиков. Она изобиловала разными неприглядными историями с участием агентов КГБ — от убийства Троцкого до расстрела в Катыни и «пражского лета». Кроме того, Аничкин подозревал, что литература такого рода — это тебе не «Мастер и Маргарита» и даже не «Архипелаг Гулаг». На ней можно было здорово залететь. А портить раньше времени свои отношения с органами Володя не собирался. Поэтому, стремясь хоть как-то обезопасить себя, он и произнес эту странную фразу.

Но все было напрасно.

Не прошло и трех дней, как во время одного из перерывов между занятиями к нему подбежала запыхавшаяся секретарша ректора:

— Аничкин, я тебя уже пятнадцать минут разыскиваю. Срочно к Валерию Михайловичу.

Войдя в кабинет ректора, Володя сразу же заметил небольшую, но существенную странность: несмотря на присутствие Валерия Михайловича, за его широченным столом сидел другой человек. Невзрачный такой, с внимательными серыми глазами. Сам же Валерий Михайлович примостился — именно примостился — на стуле для посетителей. Завидев Аничкина, ректор протянул в его сторону руку и слабым голосом сказал:

— Вот он.

— Хорошо, — ответил сероглазый. Потом вопросительно взглянул на ректора. Валерий Михайлович торопливо вскочил и, бросив на Аничкина странный взгляд, удалился из кабинета, тщательно прикрыв за собой дверь.

— Аничкин? Владимир Георгиевич?

— Да, — ответил Аничкин, почти физически ощущая на себе взгляд незнакомца.

— Проходи, присаживайся.