Последний очевидец

— Ваше высокопревосходительство, ни в коем случае не соглашайтесь. У нас есть определенные сведения об этом офицере. Вам грозит великая опасность.

Выслушав предупреждение, Столыпин вернулся к ожидавшему его офицеру. Пристально и долго посмотрел ему в глаза и сказал:

— Летим…

Они полетели, вдвоем. Тысячи глаз с тревогой следили за этим полетом. Но аппарат, сделав несколько кругов, благополучно спустился на аэродром.

Все сошло хорошо. Но через три дня офицер, прокативший Столыпина, снова летая над аэродромом, без всякой причины выбросился из аппарата. Его хоронили с красными лентами и с пением:

Вы жертвою пали в борьбе роковой…

Потому что он был тайным революционером. Ему было поручено убить Столыпина, у него не хватило на это духа. Но под градом упреков со стороны своих товарищей-террористов он покончил с собой.

* * *

К чему же стремились все эти люди, убивавшие и умиравшие?

К Революции. Их средством был террор. Они хотели запугать власть. Они были убеждены, что дрогнувшую власть они свергнут. Так и случилось. Родзянко сказал в первый день Февральской революции:

— Наши министры разбежались так, что с собаками их не сыщешь!

Но пока был жив Столыпин, власть не дрожала.

* * *

Человек этот был воистину бесстрашен. В Саратове он был губернатором, и произошли народные волнения. Ему доложили, что на какой-то площади собралась кому-то угрожающая толпа. Он поехал туда, и без всякой охраны. Подъехав, вышел из экипажа к бунтующему сборищу. От плотной массы толпы отделилось несколько человек. Впереди шел здоровенный парень с дубиной в руках. Увидев его и поняв его намерения, Столыпин повернул прямо на него. И прочел в глазах парня, что он ударит. Но губернатор предупредил его. Он не ударил, но сделал лучше. Он скинул с себя мешавшую ему меховую шинель и бросил ее парню:

— Подержи!

Парень обалдел. Он хотел ударить губернатора дубиной, а тот приказал ему присмотреть за шинелью. Приказал, как другу, как слуге, которому доверяют. И парень, бросив дубину, занялся шинелью.

А Столыпин обратился к взбунтовавшемуся народу со словами увещания. И народ его послушался. Как и тот парень. Почему? Потому, что будущий властитель излучал духовную силу, правителям необходимую. Главная особенность этой особой силы — бесстрашие.

* * *

Во второй Государственной Думе Столыпин изложил перед депутатами обширную программу, главнейшие свои реформы. В ответ на это посыпались угрозы. Угрозы вооруженным восстанием. Выслушав их, во второй раз пошел на кафедру; он шел, как тогда в Саратове на того парня. Но бросил Государственной Думе, поднявшей на него дубину восстания, не меховую шинель, а два слова. Только два слова, но они были тяжелее свинца и тверже стали. Два слова:

— Не запугаете…

Эти два слова пронеслись вихрем по России. Их поняли все: и друзья, и враги.

На помощь шатающемуся трону пришел Диктатор. Столыпин был предшественником Муссолини. И тот и другой подняли над собой лозунг:

— Мирная Эволюция.

* * *

Но на пути Эволюции оказалась Революция. Чтобы Эволюция была возможной, надо было от этого слова — Революция — оторвать первую букву, роковую букву «р». Без этой буквы революция превращается в эволюцию.

* * *

Что же стояло под этим зловещим знаком «р»?

Рабство. Рабство многоликое. Прежде всего рабство мысли и слова.

Незыблемой доктриной в области философии, морали, религии, в науке со всеми ее подразделениями, особенно в вопросах социальных и политических, в спорных взглядах на историю человечества и народов, в искусстве, в литературе — словом, во всем, чем жив мыслящий человек, объявлено было всеобъемлющее и непогрешимое учение Карла Маркса. Всякое отступление от этого учения стало считаться преступлением и каралось с жестокостью религиозных фанатиков.

* * *

В 1905 году, то есть в эпоху первой революции, мало кто понимал ее сущность. Русская общественность в слепоте своей считала царскую власть врагом свободы, и потому движение, направленное против самодержавия, называла освободительным. И даже когда Государственной Думе было предоставлено говорить что угодно, а печать, воспроизводя речи депутатов и комментируя их, тоже была свободна высказывать свои взгляды, и тогда близорукие политики не поняли, что Царь уже дал свободу, но Революция ее, свободу, начисто отнимет. Только при Сталине началось просветление затемненных умов, по поговорке:

— Русский человек задним умом крепок.

* * *

Рабство мысли и слова, естественно, вызвало рабство политическое.

Революция объявила диктатуру пролетариата. Диктатура в том смысле, какое придавали этому слову его создатели, римляне, обозначала добровольное подчинение Сената одному лицу. Подчинение вызывалось особыми причинами, например войной, и с окончанием особого положения прекращалось. Диктатура, уже ставшая ненужной, упразднялась. Сенат снова начинал править, как и прежде.

Другой была судьба русской диктатуры, первоначально названной диктатурой пролетариата. Она никогда не была упразднена. Диктатура пролетариата перешла в личную диктатуру.