Последний переулок

- Слишком много грибов, - ворчал он, кидаясь чистить грибы. - Грибов на столе, особенно белых, царских, должно недоставать. Икры - тоже. Любой деликатес, любой дефицит - он и на столе должен быть не в избытке. Тогда дополнительное происходит слюновыделение, гость начинает жадничать, тянуться с тарелкой. Глядишь, он и все прочее слопает, пожадничав. А для хозяина с хозяйкой - это радость души. Вот, к примеру, как угощают в Грузии. Не в фильмах грузинских, где мизансцена украдена у Пиросмани и где пируют князья. Нет, на самом деле как угощают, в обычном, не княжеском доме. Там ставят на стол одну всего бутылочку. Сыр - да, лаваш - да, лук - да. А выпить - всего ничего. Гость хватается за эту бутылочку, поняв, если он приезжий, что с выпивкой в этом доме худо. Наливает, спешит выпить, еще себе налить, так сказать, запастись из обмелелого колодца. Ба, а вот и еще одна бутылочка появилась! Речь идет, друзья мои, о водке, только о ней. Сухие вина не принято так подавать. Гость видит еще одну заветную. Но он продолжает спешить. Народу - вон сколько, а бутылка наверняка уж последняя. Между тем сухое вино - это ведь напиток для пыток, его усидеть еще надо. Гость хватается за вторую бутылочку. Наливает, выпивает, спешит. Ба, а вот на столе и еще одна! Ах вот что... Но уже поздно. Уже насосался наш гостюшка. Что и требовалось доказать.

Наконец розы были пристроены, и Аня с Геннадием вернулись на кухню. Здесь ничего невозможно было узнать. Упорядоченный этот японский рай, где для всякого продукта была своя полочка, свое место, свой цвет и даже градус, превратился за какие-то минуты в тот же самый Центральный рынок, но только сгрудивший, перемешавший ряды. Все, весь товар, всю добычу, принесенную в корзине, и все эти банки и жестянки, добытые из двух холодильников, Платон Платонович раскидал, разметал дерзко и вдохновенно, чтобы подсобнее было ему трудиться. И он уже был в кокетливом Анином фартучке, слегка напоминая теперь развеселую немолодую бабу, вскорости ожидающую ребенка.

Рем Степанович, забившись с креслом в уголок, не мешал ему. Поглядывал лишь будто бы веселыми глазами.

- Рем, да он же погромщик какой-то! - обрадовалась Аня. - Так ей, так ей - этой кухоньке! Русский человек простор любит! - Она тоже подкатила кресло в угол, уселась, положив руку на руку своего Рема Степановича, шепнула: - Милый, расхмурься. - Громко позвала: - Гена, тащи кресло сюда, садись. Будем наблюдать артиста из первого ряда партера.

Геннадий так и сделал, подтащил еще одно белое кресло, легко покатившееся на вертко-послушных колесиках, сел рядом с Аней.

- Мясо! Мясо! Мясо! - азартно перешлепывая вырезку с ладони на ладонь, пританцовывал Платон Платонович. - Отличное мясцо! Мой карапет отпустил?

- Он, - сказала Аня и вдруг начала вдохновенно лгать: - Едва только я передала ему привет от Платона Платоновича, как он аж подпрыгнул. И кинулся врассыпную. Мяса на прилавках вообще уже не было. Одни ошметки. А тут сразу появилась эта вырезка. Ваше имя, Платон Платонович, сотворило чудо.

- Да?! А я что говорил?!

Зашипело, задымилось мясо, брошенное издали и небрежно на раскаленные сковороды. Цирковой прямо номер. Без промаха летели куски, ложились, как у жонглера, того и жди, назад полетят.

- А! - побахвалился своим умением Платон Платонович. - Рем, гости твои точны? Такое мясо не передерживают.

Рем Степанович глянул на часы на руке, зачем-то поглядел и на часы на столе и на часы, вмонтированные в кухонное устройство, где еще было столько всяких циферблатов и кнопок, словно эта кухня умела и летать. Все стрелки показывали одно и то же время.

- Мои гости точны, - сказал Кочергин. - Приучены к точности. Деловой, обязательный народ. Сейчас заурчат моторы. Действуй.

- Есть, капитан! - Платон Платонович вдруг отбежал от плиты, от шипения и бульканья, подскочил к Ане, зорко и усмешливо глянул ей в глаза. - Про карапета соврала, голубушка? Он и не вспомнил меня, так?

- Да что вы, что вы! - правдиво распахнула она свои прекрасные, свои и без того правдивые глаза.

- Подтверждаете, молодой человек? - уставился Платон Платонович на Геннадия.

- Не вспомнил, - сказал Геннадий, глядя на Аню, дивясь ей.

- Вот! Он еще не безнадежен!

- Горит твое мясо-то, - сказал Рем Степанович.

- У меня может все сгореть, но мясо у меня не подгорает. - Платон Платонович мягко, по-тигриному, шагнул к плите, в обе руки схватил две сковороды, рванул, подбросил на них куски мяса, цирковой демонстрируя номер.

- Вот и цирк! Вот мы и в цирке, Гена, - сказала Аня. - А ты предатель.

- Причем, учтите, в цирке, где работают без лонжи. Впрочем, тут все работают без лонжи. - Платон Платонович обернулся, всмотрелся, поблескивая зоркостью своих дальнозорких к старости глазок. - Верно, Рем Степанович?