Последний переулок

Телефон звонил и звонил, хрипло, старческим голосом взывая, а Геннадий не снимал трубку, не решаясь на разговор, не умея понять, какой еще возможен между ними разговор, если это действительно звонила Зина, не та, что встретила его в переулке сегодня, с которой он вчера только познакомился, эта забавная девчушка в "бананах" на вырост, а та, которая вчера не пустила его к себе, поскольку...

Он снял трубку, порыжелую, стародавнюю, прабабушку той трубочки, что угнездилась в углу дивана в хитром домике Кочергина.

- Слушаю?..

- Гена, Геночка! - забился в трубке голос Зины, той, что не впустила его вчера. - Родненький! Прости меня! Поверь, у нас с ним ничего не было! Поверь! Ты как раз постучался, и я опомнилась! Поверь! Веришь?!

- Нет, - сказал Геннадий. - Все вы одинаковые.

- А как же наша любовь? - поник голос женщины. - Ведь я люблю тебя. Ты мне не веришь?

- Нет, не верю.

- Послушай, только не вешай трубку! Нам надо встретиться.

- Зачем?

- Надо уметь прощать, Геннадий! - назидательно сказала женщина. - Если, конечно, любишь...

Он повесил трубку. Он повторил вслух, ужимая губы, вспоминая злое Анино лицо, прекрасное ее лицо: "Если, конечно, любишь..."

"Гена, выходи!" - донесся до него голос с улицы. Сквозь толстенные стены, а все же проник сюда этот зов дружбы. Уже взрослые парни, да и телефоны у всех есть, а все, как встарь, как школяры, кричат из переулка друг дружке: "Гена, выходи!", "Славик, мы во дворе!" Взрослеют, кто уж и лысеть начинает, женатые, у кого уж и детишки пошли, а все равно - кричат, вызывают друг друга для дружеской беседы, на кружечку пивка или еще там на что, называя в разговоре друг друга лишь по имени, а то и по кличке от детской поры. Так, в пареньках пребывая, и достигают глубокой старости, оставаясь Димами, Славиками, Колюнями. Корешки дорогие!

Геннадий кинулся в комнату, крикнул тетке:

- Ребята зовут! - И бегом за дверь, бегом по лестнице, перепрыгивая через десяток полеглых ступеней, бегом к друзьям.

Но посреди переулка напротив его дома стояла лишь Зина, не та, что только что звонила, а эта вот, маленькая Зина в своих "бананах" на вырост. А ей что от него нужно? Геннадий подошел, притормаживая свой разгон, ту радость в себе, с какой скатился по лестнице.

- А где ребята?! Кто меня звал?

- Ребята в пивбар ушли, - сказала Зина. - Это я попросила тебя позвать.

- Зачем?

- Поговорить надо.

- О чем? - Он смотрел туда, в конец переулка, где тропа взбиралась в Головин и где был пивбар, улей этот гомонливый, куда и его тоже потянуло.

- Постой, - сказала Зина. - Еще есть человек.

Этот еще человек отделился от стены и оказался Клавдией Дмитриевной со своим Пьером на плече.

- И вы тут?! - изумился Геннадий. - А я вас не заметил.

- Зато я тебя заметила, - сказала старушка, обращаясь больше к Зине, чем к нему. - Идет, несет, согнулся до земли. - Она явно осуждала Геннадия. - Ему бы фуражечку беленькую, фартучек. Младший приказчик при лавке, да и только. У меня аж сердце ретивое забилось. Крутила я когда-то романчик с таким вот приказчиком. О, мон Дье, как давно это было!

Попугай встрепенулся, приподнял тяжкие веки, хотел что-то сказать, но раздумал - давние времена.

- А все-таки, - сказала старушка, сохлым пальчиком помахав в воздухе, а все-таки, Геннадий, не слишком ли ты много времени проводишь с этим Кочергиным? Ишь, как он впряг-то тебя! Умелый! Обходительный! Они - такие. Вчера целый день, сегодня целый день. Хоть в набат бей.

- И что у вас общего? - сказала Зина. - Я работаю в торговле и знаю... Только об этом у нас в магазине и разговор. Этот директор гастронома сел, и этот еще сел, и этот, и этот. А гастрономы - ой-ой-ой какие! А кто над ними начальник? Не Рем ли твой Степанович?

- А я тебе, Геннадий, не чужая, - сказала старушка. - Ты здесь родился, ты мне и Пьеру как родной.

- В каком это ты магазине работаешь? - спросил Геннадий. - Во фруктовом?

- Почему во фруктовом? В обувном. Вон в том, главном на Сретенке. Магазин "Обувь", весь первый этаж занимает в доме между Даевым и Селиверстовым переулками. Ты почему подумал, что во фруктовом?

- Да в "бананах" ходишь.

- Глупо! Если сострил, так очень глупо! Изволь, а ты стал актером, потому что таскаешь корзинки за актрисой. Смешно, да?

- Не обижайся, чего ты?

- Я не обижаюсь, на глупость не обижаются. Ну, глупи! Мне-то что, глупи!

- Да, мой друг, - вмешалась старушка, - а где же мой подарок, этот замечательный картон с актрисами? Передумал дарить?

- Не передумал. Сейчас прямо и вручу. - Геннадий сорвался и побежал к дому. Верно, как это он забыл?! Ее фотография все еще у него в комнате! Скорей, скорей долой ее оттуда!

Пока поднимался в лифте, в прозрачном, прилепленном к стене дома, за пыльными стеклами и раз и другой мелькнул домик Кочергина. А она, живая, не на фотографии, а живая, а она - там. Совсем рядом, наискосок только перейти через узкий их переулок.