Последний побег

С тяжелым ящиком в руках Гараев прошел в Ленинскую комнату, где в дальнем углу стоял узкий фанерный шкаф с навесным замком — ротная библиотека: живые и мертвые, былое и думы, басни Крылова… Отдельные тома, прошедшие лагеря и казармы, с вырванными страницами и без корочек, одним словом, вернее, двумя пушкинскими — «библиотека чертей». Не успел Гараев составить журналы, как сзади раздались шаги — это пришел рядовой Джумаев.

— Гриша, мне нужен Ленин, — сказал он и, верно поняв гараевский взгляд, добавил, — я хочу в партию…

Григорий хотел было послать его — за Лениным к замполиту, но тут в комнате появился Огурцов — без книги. И это сразу не понравилось Гараеву, поскольку тот уже залистал одну так, что ее даже не было видно нигде. А книг всего осталось восемьдесят семь. Хотя и берет Огурцов не классику… Так и есть.

— Я тебе больше не дам, — резко ответил Гараев, еще раз сам себе удивившись. Своим способностям.

— Тогда я тебе дам, — сразу и очень спокойно подхватил разговор человек при лошади. Он вообще был общительным.

— А я добавлю, — произнес другой голос, низкий, но бабий.

— А я все равно не дам! — поднялся Гараев с корточек.

— Тогда я выброшу твой фанерный ящик в окно, вместе с тобой, — пообещала торчащая из-за огурцовского плеча голова ефрейтора Сомова, — ты меня понял? О! А ты что, читать научился? И когда это? Тебя же недавно с гор на вертолете спустили!

— У меня тридцать человек таких, как ты, необразованных, было! А были и поумнее, — очень неосторожно оскорбился бывший учитель.

«Это он зря», — только и успел подумать Григорий.

«Серые скотинки регулярной армии», — так сказала Катарина Сусанна Причард, австралийская писательница.

Командир взвода лейтенант Добрынин отбирал книги у молодых солдат и на гараевские вопросы отвечал коротко:

— Моль съела!

— Она иностранные ест?

— Нет, только отечественные.

— Тогда верните мне Причард…

В Ленинской комнате наступила караульная тишина.

— Оборзели, кабаны, — тихо произнес Огурцов, удивленно глядя на Джумаева.

— Простите, товарищ ефрейтор, я не хотел вас обидеть, — растерялся учитель, вспомнив о том, где находится.

— Что, матка опустилась?

— Обидеть? Ты? Меня?

Уверенным и почти вежливым движением руки Сомов посторонил друга. Стеклянный, черный, вздернутый взгляд собачника мертво вцепился в испуганное лицо учителя. Ефрейтор сделал шаг, быстро выставил свои короткие руки и жестко опустил пальцы за грязный, туго застегнутый джу-маевский воротничок, у самого кадыка, рванул мосластое тело на себя и, отступая левой ногой в сторону, бросил его в узкий проход между столами. Джумаев плашмя лег на пол, достав до него затылком так, что все услышали. Ефрейтор подошел к нему и наклонился, будто прикидывая, стоит ли добивать это животное, которое теперь боялось даже подняться… И все равно опустил свою растопыренную пятерню на перекошенное лицо Учителя, сжал его и, чуть приподняв голову, стукнул ее затылком об пол еще раз.

— Отставить, ефрейтор! — раздался громкий и неожиданный, как с неба, голос. И все увидели: в другом конце прохода расставил свои марафонские ноги сержант Чернышов, форма которого могла разойтись по швам, когда он закладывал большие белые руки за спину.

— Вы, «деды», совсем обнаглели, — сказал сержант, сжав опущенные ладони в кулак, — тут вам не Средняя Азия! Что смотришь так? Вставай, Джумаев.

«Вот ведь, я всегда считал его старослужащим, а он же «помазок», чуть больше года прослужил. — подумал вдруг Гараев. — Это потому, что сержант, крутой сержант».

— Ты посмотри на этого юношу, — обратился собачник к человеку при лошади, — ты посмотри на него внимательно… Полгода назад он по коридору у стенки ходил! Затычка грязная… А сейчас на отцов голос повышаешь? Стропилина… Ты думаешь, я не дотянусь до твоих розовых ушей?

Было ясно, что собачник совсем теряет рассудок, которого, казалось, и так не хватает в голове, похожей на атавистический отросток. Он локтем двинул поднимавшегося Джумаева так, что тот боком съехал на стул, и пошел по проходу, подняв кулаки к плечам.

— Раздавлю, сука! — услышал Гараев огурцовский голос. И увидел, как тот бежит за ефрейтором по проходу — косолапый, с застиранной, свисающей до колен мотней. Двадцатисемилетний кухонный работник, переросток, так и не стал классическим старослужащим — с ушитыми в обтяжку брюками и затяжной походкой бывалого воина.

— Каку нас много любителей изящной словесности! — сказал лейтенант Добрынин, входя в Ленинскую комнату с сержантом Улановым. А Гараев писал другу: «Тут все — разрешите, разрешите, разрешите… Можно сходить в туалет, спрашиваешь. Можно казачку без подставочки, отвечают, ясно?» Любители…

Добрынин появился вовремя: собачник остановился и быстро разжал кулаки. Да и расклад был безысходным: могучий Чернышов ждал его, готовый к бою.

— Самая полезная для солдата книга какая? 14 утром, ото сна восстав, читай усиленно устав! Правильно я говорю, Уланов?

— Так точно, товарищ лейтенант! — быстро ответил его заместитель, уже успевший точно оценить ситуацию. — Сомов, тебя Пермяков искал, он на кухню пошел…