Последний праведник

Нильс встал и подошел к окну. Кабинет располагался на втором этаже. Белое снежное одеяло словно в утешение покрыло улицу, все крыши, все машины, все скамейки. Внизу работала целая команда полицейских. Двое из них стояли на посту рядом с машиной, на заднем сиденье которой сидел Абдул Хади. Обе его руки были пристегнуты наручниками к железному кольцу в полу. Все, ни шагу дальше. Сотрудники спецслужб уже проинформировали Нильса и Розенберга, что те не имеют права говорить о случившемся. Закон о терроризме. Текущие расследования, предупреждение новых атак и так далее. Нильс прекрасно понимал, что об этом деле нигде не будет упомянуто ни единым словом, об этом не напишут газеты: такого никогда не случалось. Информация осядет в самых надежных национальных тайниках, куда нет доступа даже у премьер-министра. Нильс был знаком с новым законом о терроризме. Этот закон вбивал клин между знанием и информацией — с одной стороны, и неинформированным населением — с другой. Цензура в чистом виде.

Когда Нильс снова повернулся, лицо Розенберга словно затуманилось. Плечи чуть приподнялись. Реакция, подумал Нильс, вот она наконец, сейчас он сломается. До него начало доходить, что еще пара мгновений — и какой-то псих выпустил бы ему кишки. Теперь он уязвим.

— У вас есть семья? Кто-то сможет побыть с вами сегодня вечером? — спросил Нильс.

Священник молчал.

— Я, конечно, позабочусь о том, чтобы вы могли поговорить с психологом — если хотите.

Розенберг только кивнул. Повисла неловкая пауза. Нильс чувствовал, как Розенбергу хочется заговорить. Во всем признаться.

— Ну, звоните, если…

— Это не тот, кого вы ищете.

Нильс не шевелился. Ну вот, наконец.

— Вы поймали не того, кого ищете. — Розенберг говорил глубоким и каким-то далеким голосом, словно не сидел сейчас перед Нильсом, а находился где-то в другом месте.

— Что вы имеете в виду?

Тишина.

— Что вы имеете в виду? Почему это не тот, кого я ищу? Он же пытался вас убить.

— Это не он.

— Вы его знаете?

Розенберг нерешительно помолчал, потом кивнул. Нильс снова сел на свое место.

46

Институт Нильса Бора, Копенгаген

Физическая боль — всегда хороший знак для ученого. Знак того, что он слишком долго просидел, не меняя положения, слишком мало ел и ничего не пил: знак, что он забыл обо всем, предчувствуя прорыв. Некоторые исследователи-мужчины называют такую боль «схватками открытия». Ханна не обращала внимания на ноющую спину и урчание в животе, вводя в поисковую строку адрес http://en.wikipedia.org/wiki/File: Pangea_animation_03.gif.

Она как зачарованная наблюдала за коротким анимационным клипом о расколе континентов. Они как будто расплывались в разные стороны: Северная и Южная Америки, Азия. Она снова посмотрела на свои записки. Как красиво! Так просто, так очевидно.

* * *

— Ханна? Это ты? — Секретарша подняла удивленный взгляд от монитора, когда Ханна вошла в кабинет.

— Можно я позвоню с твоего телефона?

— Как дела? Ты уже сто лет к нам не заходила.

— Мой мобильный остался в моем старом кабинете, — перебила Ханна, глядя на секретаршу — Сольвей?

— Как дела, Ханна?

— Мне нужно позвонить, это очень важно.

Ханна сняла трубку и достала визитку Нильса. Сольвей улыбалась за ее спиной, покачивая головой.

— Нильс, привет, это я, перезвони мне, как только сможешь, я поняла кое-что совершенно невероятное. Тут… в общем… это так красиво, вся эта закономерность. Я знаю, где были совершены остальные убийства. — Она положила трубку и посмотрела на секретаршу. — Дело в том, что по всему миру совершена серия убийств, и я работаю сейчас вместе с полицейским, который ищет… — она запнулась.

— Ищет что?

— И я сейчас пыталась отыскать во всем этом закономерность, и, кажется, мне это удалось.

— Я в этом не сомневаюсь.

— У тебя все хорошо, Сольвей? У тебя же болел муж.

— У него был рак, да. Он выздоровел. Ходит на проверки, конечно, но, похоже, все уже позади. А ты?

— Густав уехал.

— Очень жаль, правда. Я в последний раз видела его здесь где-то год назад. Он заезжал за Фродином, они собирались в Женеву.

Ханна взглянула на Сольвей и подумала, что та всегда ей нравилась. Такая общая мама всего института. Сольвей поднялась с места, спокойно подошла к Ханне и обняла ее.

— Очень рада снова тебя видеть, Ханна. Я никогда не понимала ничегошеньки из того, что происходит у тебя в голове, но ты мне всегда нравилась. Звони, если тебе что-то понадобится.

Ханна кивнула и вышла из кабинета.

47

Церковь Святого Духа, Копенгаген

На этот раз Нильс не стал накрывать свой стакан ладонью, и священник налил ему новую порцию.

— Его звали Халед Хади. Брат Абдула Хади.

Розенберг замолчал в нерешительности. Перед Нильсом сидел теперь совсем другой человек: от улыбки во взгляде и общей детскости ничего не осталось. Голос тоже стал глубже, он как будто надеялся поднять на поверхность некую добытую правду.

— Те фотографии в церковном подвале, помните?

— Беженцев, которых вы укрывали?

— Вы все правильно тогда поняли, их действительно было больше двенадцати.