Однако ответом мне была тишина. Полная и беспросветная.
— Ваше высочес…
Вот только договорить я не успел. Ведь стоило обострить собственные реанорские чувства на дверях и прилегающем пространстве, как те словно взбесились и стали выходить из-под контроля одно за другим.
А за прошедшую жизнь естество сына Реанора подобным образом реагировали всего с десяток раз и в присутствии весьма скверных для меня существ. Опасных существ. Очень опасных…
Собственные руки оказались покрыты блеклым призрачно-серым маревом почти моментально. Чревато таким образом использовать эфир. Правда, в нынешней ситуации выбирать не приходилось.
За долю вдоха и с применением силы эфира двери оказались распростёрты, вот только все покои были затянуты едким тёмным маревом с красными прожилками. Взгляд почти сразу устремился к постели, на которой в бреду металась Романова, а над девушкой чуть склонившись маячил женский силуэт. Но самое важное было в ином. Мрачные нити, что исходили из пальцев тени стали медленно оплетать тело и голову Виктории.
—
От столь кардинальной смены говора и с непривычки в горле больно резануло, а голосовые связки сдавило будто жгутом. Из глубин сознания почти сразу поднялась буря эмоций, но из всех выделялась отчетливо лишь одна. Жгучая ненависть, которая испепеляла меня изнутри. Вот только наряду с ненавистью сформировалось и удивление.
А ведь я берег весь скопленный эфир до лучших времен. И почему в моей жизни всё происходит именно через жопу?..
Весь запас эфира моментально испарился, а в груди я ощутил уже давно позабытую боль, но каким-то чудом призрачно-серая дымка на руках преобразилась в тёмно-изумрудный огонь, который за мельчайшую долю вдоха отсек все нити и перебросился на тёмный силуэт, который стал медленно тлеть на моих глазах.
Вот как получается. Теперь-то всё встало на свои места. Теперь мне ясно почему Романова знает столько обо мне. Вот только как эта мстительная тварь смогла просочиться даже сюда? Отдохнул твою мать!..
Силуэт женщины был прекрасен. Божественно прекрасен. Однако… не для меня.
Но эта сука даже не слышала моих угроз. Радовало лишь то, что её проекция продолжала тлеть, а вот боль в моей груди продолжала нарастать. Пламя всё еще действовало.