Последний ребенок

– Говорила? – Джонни ухватился за одно это слово. – Поломанный человек что-то сказал? Хоть что-нибудь?

– Не помню.

– Надо вспомнить.

Великан повернул руки ладонями вверх.

– Прилетели вороны. Я испугался. – Их, мужчину и мальчика, разделяло не больше фута. – Я бы сказал, если б мог. – Фримантл лег на теплый камень. – Может, вспомню утром. – Мне жаль твою сестру… Все, с меня хватит.

Джонни молча смотрел на великана. Смотрел, пока не онемели ноги. Смотрел, чувствуя отчаяние, как чувствуют голод. А когда наконец отвернулся, Фримантл уже храпел.

Джонни положил револьвер на полку. В темноте проступали балки и столбы. Он посмотрел вверх, и в груди у него открылась темная яма. И яма была пуста.

Молчание прервал Джек:

– Почему он боится ворон?

– Наверное, когда вороны подлетают близко, он слышит дьявола.

– Дьявола?

– Он слышит голос. Почему бы и не другой?

– А если это все правда? – Джек обхватил руками колени и раскачивался вперед-назад, не глядя Джонни в глаза. – Если он действительно слышит голос Бога? Что, если он слышит… ну знаешь…

– Не слышит.

– Но что, если?

– Никто ничего не слышит.

Джек еще крепче сжал колени.

– Мне вороны тоже не нравятся. Еще маленьким их боялся. Что, если вот поэтому?..

– Перестань.

– Знаешь, как в народе называют стаю ворон? – тихонько, полушепотом спросил Джек.

Джонни знал ответ.

– Пропасть.

– Может, не просто так называют. – Джек посмотрел на Фримантла. – Что, если Бог прислал его по какой-то причине?

– Послушай, этот парень убил двоих за то, что его дочь умерла из-за них от духоты в перегретой машине. Если ему легче жить, считая, что так повелел Бог, то пусть так и будет. Вороны, какой-то другой голос… это просто совесть не дает ему покоя, напоминает, что он виноват.

– Ну да?

– Да. – Они оба посмотрели на Фримантла. – Но он что-то знает.

– Мне страшно, Джонни.

Глаза у Джонни блеснули. Ночь близилась к рассвету, а он не спускал глаз с Фримантла.

– Он что-то знает.

* * *

Джек крепко уснул. В щелях вздыхал ветер, и тонкий голосок дважды приносил что-то ужасное. Огонь угасал. Злость Джонни сменилась печалью, а печаль – нежеланным, но глубоким забытьем. Ему приснился вонючий лес и пронзительные желтые глаза, жесткое падение сквозь поломанные ветви и обнадеживающая улыбка сестры. Она сидела на корточках в низком подвале, грязная, в лохмотьях. В подвале горела одна-единственная свеча, и Алисса, вздрогнув от неожиданности, подняла голову. «Это ты?» – спросила она, и Джонни вскинулся с криком, так и не прорвавшимся за решетку сцепленных зубов.

В первое мгновение он не понял, где находится и что случилось, но чувствовал – что-то не так. Что-то не так было рядом, висело в жарком воздухе.

Ливай Фримантл сидел, поджав ноги, на полу, в каких-то трех футах от него. Пот катился с него градом, и тени казались серыми на черной коже. Руки лежали на коленях, и в руках он держал револьвер, причем палец уже нашел спусковой крючок.

– Заряжено, – сказал Джонни.

Фримантл поднял голову и посмотрел на него, и Джонни почему-то показалось, что болезнь распространилась дальше по телу и что за пустыми глазами почти не осталось сознания. Великан поднял револьвер и посмотрел в дуло. Секунда растянулась в вечность.

– Можно я возьму? – Джонни протянул руку.

Фримантл как будто не услышал. Рукоятка револьвера утонула в его здоровенной руке.

– В меня однажды стреляли. – Джонни едва расслышал его. Фримантл коснулся пальцем пулевого шрама на животе. – Маленьким детям нельзя иметь оружие.

– Кто в вас стрелял?

– Моя жена.

– Почему?

Ливай посмотрел на револьвер.

– Просто так.

– Можно мне взять? – Джонни подался вперед, и Фримантл протянул оружие с таким видом, словно это было яблоко. Или стакан с водой. Джонни взял револьвер и прицелился Фримантлу в лицо. Ему было страшно. Сон все еще не отпускал.

– Где моя сестра?

Между дулом и глазами великана было восемнадцать дюймов.

– Где она? – Уже громче. Двенадцать дюймов. Десять. На этот раз револьвер не дрожал, но Фримантл оставался равнодушен, как бык, увидевший перед собой крепежный пистолет.

– Когда она выстрелила, сказала, что я тупой. – Шесть дюймов. Джонни держал револьвер обеими руками и уже положил палец на спусковой крючок.

– Нельзя называть людей тупыми, – продолжал Ливай. – Называть людей тупыми нехорошо.

Джонни колебался, и Фримантл снова лег. Дуло по-прежнему смотрело в то пустое место, где были глаза – с желтушными пятнами, налитые кровью глаза животного на бойне.

Глава 43

Хант проснулся в пять утра, так толком и не отдохнув. Приняв душ и побрившись, он прошел по дому, остановился у двери в комнату сына, постоял, прислушиваясь к его глубокому, ровному дыханию. Ничего хорошего наступающий день не сулил – Хант чувствовал это всеми фибрами души. Чтобы все закончилось хорошо, требовалось чудо.

В кухне было душно и пахло виски. Пил Хант редко и теперь мучился от похмелья и разочарования в себе самом.

Чтоб ты провалился, Йокам.

Со своим чертовым звонком.