«Последний римлянин» Боэций

Последние поборники язычества были не менее крепки в своих убеждениях, чем первые христиане. За ними стояли слава и величие древнего Рима, святыни и традиции предков, к которым взывал глава сенаторской партии Симмах, требовавший восстановления в Риме алтаря богини Победы. Прибыв в 384 г. к императорскому двору в Милан, он столкнулся, несмотря на поддержку двора, с решительным отпором Амвросия Медиоланского, епископа и блестящего проповедника. Противостояние двух мировоззрений, двух социальных концепций было бескомпромиссным и в определенном смысле стало решающим для дальнейших судеб западной культуры. В заявлениях Симмаха явственно обнаружилась смесь величия духа, гордости римской цивилизацией и высокомерного аристократического презрения к тем, кто ее непосредственно создавал, угнетенным слоям населения и рабам. Амвросий противопоставил Симмаху неожиданную для епископа рационалистическую критику роли римских богов в истории государства и обещания справедливого посмертного воздаяния для всех, подкрепленные риторическим обличением социального угнетения. Общественное мнение отдало предпочтение христианским упованиям, а не безличному и безжалостному языческому року. Миссия Симмаха потерпела поражение, однако язычество не исчезло с исторической арены. Не случайно через три десятилетия после событий в Милане Августину пришлось заново отвечать на обвинения, обращенные язычниками к христианам, посвятив этому свое сочинение «О граде божием».

И в V в. на Западе, особенно в среде высшей римской аристократии, оставалось немало приверженцев древних верований. Язычество сохранялось и в крестьянских слоях, для которых христианство было непонятно и чуждо, в то время как традиционные боги были привычными, живущими рядом, почти соседями. Именно крестьянская среда осталась обиталищем так никогда и не побежденных до конца остатков язычества. Язычество и ереси, связанные с ним, обрели также мощную поддержку в верованиях варваров, наводнявших территорию Западной Римской империи.

Язычество как официальная идеология умерло, но, подобно мифическому Гиацинту, в последующие века упорно прорастало вновь и вновь в народных обрядах, верованиях, фольклоре. В эпоху Возрождения вновь воскресли не только его философские системы, обрели новую жизнь произведения античного искусства, но воскрес языческий рационализм, чувственное, радостное восприятие мира, ощущение человека, который может быть богом. Античные боги, как воплощение веры в непосредственную человечность всего божественного, неразделимость высшего мира и мира человеческого, в доступность святыни, в способность ее быть воплощенной в пластических, чувственных формах, породили особое мироощущение, дали совершенное искусство. Вера, что идеальное, божественное вообразимо, воплотимо, заключала в себе определенную свободу человеческого духа и разума. Эта вера пережила века и дала мощные ростки в ренессансной идеологии и культуре.

Итак, чтобы стать вселенской религией, завладеть не только политическим кормилом, но и сознанием каждого человека, христианство должно было преодолеть уже не отдельные языческие культы, а целую культуру огромной эпохи, культуру, сохранявшуюся и в недрах народного сознания, и в высочайших образцах духовной деятельности общества, во всей системе воспитания и образования, в самом образе жизни. То была античная эллинистически-римская культура, в глубинах которой христианство некогда черпало идеи для своих постулатов и которую, слегка окрепнув, оно отринуло как порождение враждебного ему языческого мира.