Последний Рюрикович

Поначалу разговор не клеился. Старик продолжал возиться со своими горшками, не обращая на непрошеного гостя ни малейшего внимания. Он что-то деловито толок, растирал, заливал, перемешивал. Иезуит терпеливо ждал, когда у старика наконец развяжется язык, не решив окончательно, как лучше всего поднести ему известие о том, что условие его принимается и он сам, лично, доставит колдуну царственного отрока для окончательного его излечения, пусть только старик поклянется, что ни один человек не узнает о пребывании Дмитрия, единственного пока наследника царского престола, в избушке Синеуса.

Не выдержав, он все-таки заговорил первым, решив начать с ни к чему не обязывающих похвал лекарских способностей колдуна и обычных просьб насчет новых порций лекарства для царевича.

— Не ласково ты гостей встречаешь, старик. Я у тебя целую вечность сижу, а покамест и трех слов не услыхал. Почто такая немилость?

— Дак я ведь все знаю — и с чем ты пожаловал, и о чем просить станешь, — спокойно откликнулся Синеус, не переставая помешивать что-то пахучее, варившееся в горшке, даже не обернувшись к иезуиту. — Опять за лекарством прикатил. Да еще уговаривать будешь, дабы я тебе такое зелье продал, чтоб оно вовсе царевича излечило.

— Буду, — охотно согласился Симон. — Только еще одно ты забыл. Я заехал отвесить тебе по русскому обычаю земной поклон за моего мальчика, излеченного тобою.

— А где же он? — насмешливо повернулся к иезуиту Синеус.

— Кто?

— Поклон. Сам рек, и уже на попятную. Эдак вовсе негоже. Али царский лекарь спиной занемог? Дак я вылечу.

Пришлось иезуиту встать и, скрипя зубами и бормоча в душе страшные проклятья, отвесить старику низкий земной поклон. Ссориться было сейчас неуместно. Однако лицо его продолжало оставаться невозмутимо спокойным, а когда он окончательно взял себя в руки, то даже нашел в себе силы улыбнуться.

— А в лекарстве и впрямь нужда великая, — сказал он.

— И не надоело тебе золотыми со мной расплачиваться? — перебил его старик. — Привез бы мальца, да и всех делов. Излечу, как обещал.

— Нелегкое дело — уговорить царскую семью пойти на неслыханное. Поначалу убедить надо, что ты колдун великий, все можешь, даже события будущие умеешь предсказывать.

Об этом, тайном и сокровенном, иезуит узнал совершенно случайно, в одном из разговоров с Митричем. Такие задушевные беседы Симон практиковал со своим добровольным холопом не реже раза в месяц, поскольку понимал, что, пребывая в его доме, тот — вполне вероятно — может увидеть такое, отчего поневоле насторожится, и кто знает, как там сложится все в дальнейшем. Иезуиту же требовалось слепое безграничное доверие.

Вот во время одной из таких бесед Митрич, сам того не желая, — уж очень мастерски вытягивал из него хозяин откровенные признания, — и проболтался о таинственном даре Синеуса, который как-то рассказал ему об увиденном.

Поначалу Симон даже не поверил сказанному, решив, что Митрич по своему невежеству слегка преувеличивает, однако в памяти отложил. Сейчас же решил попробовать. Вдруг и впрямь у старика что-то получится. Как говорят эти варвары, иногда шутит и черт.

— Так и уговори. Се — твои заботы, — равнодушно отвернулся старик к своим пестикам, ступкам и горшкам.

— Трудно сие вельми. К тому ж во мне и самом веры нетути. Можа, и лжа это все, домыслы да байки людишек серых. Поначалу надобно самому уверовать.

— Чего ж ты хочешь, не возьму я никак в толк, — озадаченно глянул на иезуита Синеус.

— Погадай, что там отрока сего ждет впереди, да и меня заодно.

— Все равно ж ты проверить-то, что я тебе скажу, не сможешь. Когда оно еще будет.

— А ты что-нибудь поначалу из былого возьми. Скажем, обо мне. Коли верно все скажешь, значит, и вперед заглянуть можешь без обмана. А я тебе Дмитрия привезу, хоть на год.

«Все равно ведь, — рассуждал иезуит, — царевича необходимо схоронить до поры до времени в укромном месте. А избушка колдуна недалеко, да и тайну соблюсти старик сможет. Заодно и царевича вылечит. Тоже польза».

Синеус задумался.

— А без гадания не поверишь? — угрюмо спросил он.

Симон отрицательно покачал головой:

— Веры не будет. Да и что тебе стоит, коли ты вправду сие умеешь?

— Уметь-то умею, токмо страшное это дело. Не с руки мне сейчас-то, к тому ж поморожу я тебя — зима нынче лютая, а в хоромине моей тебе никак быть нельзя. Придется в собственных санях дожидаться.

— То ерунда, — спокойно улыбнулся гость. — Я подожду.

— Долго придется ожидать-то.

— А сколь надо, столь и обождем. Торопиться некуда. Я ведь понимаю, старик, что дело не шутейное, вмиг не решится.

— А коли обманешь с царевичем-то?

— Мое слово верное, старик. — Тут иезуит на миг задумался и почти тотчас же нашелся: — А чтоб ты твердо уверовал в него, так я у тебя опосля гадания лекарств для царевича нонче не возьму — ни к чему ведь они, коли самого вскорости привезу.

— Можа, — нерешительно начал Синеус, — заместо Дмитрия Ивашку — отрока свово? А я б тебе без всяких золотых лекарства дал бы. К чему гадать-то?