Последний рубеж

Помните, весною, когда корпус Жлобы попал в беду и Саша натерпелась лиха, пока добралась до Апостолова, то на предложение Кати описать свои мытарства в дни скитаний по тылу белых Саша ответила, что о поражениях не стоит писать.

Тут была победа, а все равно добыта она такой ценой, столько жизней при этом было потеряно, что Саша долго не могла опомниться и даже при ее закаленном характере не могла вспоминать об этом без слез.

Что произошло? Почему двинулись в эти проклятые сивашские топи? Ведь, даже добравшись до того берега, еще надо было с боем брать Литовский полуостров, то есть землю, где на каждом шагу были врангелевские окопы, пулеметные гнезда и колючая проволока.

Иного выхода не было, вот в чем дело.

Турецкий вал пока не поддавался. Блюхер бросал в атаку полк за полком. Доберутся бойцы до проволоки и под страшным огнем белых залягут. Были уже бойцы и на валу, но каждый раз откатывались обратно. Слишком укреплен был вал, и атаки захлебывались в крови.

Восточнее, на другом конце Сиваша, тоже не удавалось прорваться в Крым. Враг сильно укрепил Чонгарские ворота и отбивал огнем все атаки 30-й дивизии Грязнова.

Тогда Фрунзе принял решение: пустить часть войск в обход Перекопа. Путь был один — через сивашские топи. И произошло то, чего белые меньше всего ожидали.

Есть много воспоминаний о том, как это было. И уж если ссылаться на них, то лучше, пожалуй, привести рассказ старого колхозника Ивана Оленчука «Как я провел Красную Армию через Сиваш»:

«Мне сейчас шесть десятков лет. Очень многие люди интересуются моей стариковской жизнью, приезжают в наше село Строгоновку и все расспрашивают меня:

— Расскажи, Оленчук, как это было?

На досуге, меж колхозными делами, я сажусь где-нибудь в саду на зеленый бугорок и в двадцатый раз начинаю вспоминать.

Ежели по порядку все рассказывать о жизни, о доле моей бедняцкой, так, пожалуй, немало времени уйдет. А я лучше начну с самого главного, что было в ту далекую осень, которую я никогда не забуду, хоть проживу на белом свете еще полсотни лет. Словно острым клином врезалась она мне в память. А такое в жизни бывает один раз.

Ну, так слушайте…»

Прервем здесь на минуту рассказ Оленчука; ошибся он: не один, а два раза довелось ему показывать нашим войскам дорогу через Сиваш в Крым. Был в его жизни и «второй раз» — двадцать четыре года спустя, уже в дни Отечественной войны, при освобождении Крыма. В апрельскую ночь 1944 года Оленчук опять повел колонны советских войск вброд на тот берег, еще занятый врагом.

История может и повториться, она неисчерпаема и вечна, не вечен только человек. Когда летом прошлого года я ездил на Перекоп и ходил по сивашскому берегу с Бирюковым и Донцом, старого Оленчука уже не было в живых.

Но жив ого рассказ о том, как это было в первый раз.

По словам Оленчука, Врангель, уйдя за перешейки, надеялся еще долго отсиживаться в Крыму. Но вот прибыл на фронт Фрунзе. Нацелил он свои войска на Крым и стал действовать.

«В один прекрасный вечер сижу я близ своей хаты, — рассказывает Оленчук, и в скобках отметим, только лишь к слову он назвал этот вечер прекрасным, а на самом-то деле вечер был злой, темный, с лютым промозглым туманом. — На селе стоит гомон и шум от массы войск. Здесь скрипят обозы, там громыхает артиллерия, с красными знаменами идут полки. Ну, думаю, и силища прет. Теперь держись, барон!

Только что успел я это подумать, как вдруг смотрю — идет дежурный из ревкома, гражданин Строгоновки Вдовченко, а с ним красноармеец на лошади. Подходит ко мне Вдовченко, здоровается и говорит:

— Ну, Оленчук, идите до штабу. Вас там требуют.

Прихожу в штаб, который находился в середине села. Тут я увидел шесть военных, сидящих за большим столом, на котором была постлана какая-то бумага.

Посадили меня на стул. Потом подходит ко мне один из военных, среднего этак роста, с небольшими усами.

— Здравствуйте, — говорит. — Как вас зовут?

— Иван Иванович Оленчук, — отвечаю. — А вас как?

— А меня Фрунзе.

И начинает меня товарищ Фрунзе расспрашивать:

— Вы знаете, Оленчук, Сиваш? Как он сейчас, сухой или мокрый?

— Есть, — говорю, — сухой, есть и мокрый.

— Почему так?

— А потому что есть такие места, которые никогда не высыхают. Сквозь, значит, прогнили…

— А расстояние вы знаете, сколько от этого до того берега?

— Может, восемь, а может, и десять верст.

— Хорошо. Так вот что, Оленчук, вам предстоит задание: вы будете нашим проводником, когда мы поведем наступление в Крым.

Меня так и кольнуло.

— А почему, — говорю, — Оленчук, а не кто другой?

— А потому, что на вас указали, что вы хорошо знаете место. Вы больше других занимались соляными промыслами.

А и верно: больше меня никто из местных не знает Сиваша так, как я.

Тогда я говорю:

— Семь душ у меня. Надо их упредить. Убьют меня, что тогда получится?

А Фрунзе усмехнулся и говорит:

— Вас не убьют, Оленчук. Вы только проводите войска до того берега и будете свободны…»