Последний шанс палача

– Ты что де-елаешь?! – возмущается она в манере глупой малолетки. – Отда-ай!

Он идет сквозь толпу на выход, и Наташа спешит следом, догнав только в фойе.

– Дай сюда-а!

– Не смеши народ, – говорит он сухо, щелкая замочком. Реальность хуже, чем ожидал, – не экстези даже, а конверт, сложенный пополам. Внутри наверняка отыщется белый колумбийский порошок от всех болезней.

– Что ж ты творишь, идиотка?!

– А ну да-ай!

Влепляет ей пару пощечин для порядку, конвертик летит в урну.

– У вас проблемы?

– Ни малейших, – улыбается Глеб вежливому охраннику. – Мы с дамой уже уходим.

До машины Натали щелкает каблучками с пулеметной громкостью, задрав подбородок по-королевски. Первых слов удостаивает только в салоне авто:

– Что-то джипик у тебя маловат. Не тесно?

– Холостяцкий, – отвечает Глеб ровно, выруливая на проспекты. – В пробках удобно.

– А ты изменился. Совсем заматерел. Там, у нас дома, не замечала. Постоянно приводишь к нам потаскушек, ведешь себя, как стареющий ловелас!

– А я такой и есть. Мне тридцать шесть лет, а ни хрена полезного так и не сделал. Ни сына, ни дерева, ни даже дома, как и у твоего Бориса.

– Да, домик у нас есть… – Усмешка ее делается шире. – Останови машину. Не сбегу, не бойся.

Переулок залит неоном, фонарями и сиянием билбордов. Мультяшная певица Глюкоза поет из динамиков про невесту.

– Что случилось, Натали?

– У вас маятник. У вас с Борей. Маятник удачи, качается туда-сюда, от одного к другому. И знаешь… кажется, везет тому, от кого я ушла. Взамен к нему прет удача, кураж какой-то… а другому остается только оболочка.

– Эк тебя вставляет, родная! – Его рука тянется крутануть зажигание, но женская ладошка ложится сверху, ласково и властно.

– Иди ко мне. – Ее дыхание обдает запахом «мохито», рука скользит уже под пиджак миланского покроя, сползая ниже… – Иди, пожалуйста, как раньше!

– Эх, Наташка… – выдыхает он, ощущая, как уплывает улица, пляшут фонари, билборды и силуэты прохожих за тонировкой стекол. – …Эх, Наташка! – говорит неверным голосом через вечность(а может, минут через двадцать всего), наполненную влажным теплом и безумием. Откинутые сиденья, разбросанное белье. – Эх, Наташка, и почему у нас вечно так?!

– Тебе не понравилось?

– Дурочка. Я этого ждал лет десять, изменщица ты гнусная, а могли бы все годы вместе быть!

– Не могли бы, – отрезает она, становясь деловитой и чужой. Приподнимает коленки, натягивая ажурные стринги. – Не могли бы, Глебушка. Я бы жила с тобой, а думала о нем… вышло бы еще хуже.