Последний шанс палача

— Иди. Думай про водку, вечера тут длинные. И не жалей ни о чем.

— Ты про Дину?

— Я про Мастера. Можешь спорить, но религиозные войны — самые страшные. По мне, лучше пять жуликов-братков, чем один сектант с автоматом.

Глеб дискутировать не стал — дверь за ним хлопнула, оставив майора под серым козырьком, серой пеленой воды и серым небом. Жвачка во рту начала вдруг горчить, а iPod в наплечной сумке все никак не находился. Любимая игрушка молодежи и вечных странников — а еще дауншифтеров, действующих и бывших.

О Аллах, мир окутан страшной мглой!

И война вновь сменяется войной.

Страшный век, век неверия и зла.

О Аллах, лишь в джихаде жизнь ясна…

Тимур Муцураев, враг и антипод майора Гайтанова, рвал струны из глубин изящного электронного гаджета, порождения западной цивилизации. Тосковал хрипло по чистоте и святости, рвался в Иерусалим, освобождать мечеть аль-Акса от «сил зла». Верил еще во что-то, кроме денег. Кровавый идеализм, толкающий взад-вперед маятник войны, которой тысяча лет уже: Восток — Запад, мавры — крестоносцы, монголы — Русь, колонизаторы — восставшие… Конца не будет, потому что Вера — это святое, а без бабла и цивилизации жить скучновато, по нынешним временам. Даже если мутировала цивилизация, сделав своим символом толерантно-гомосечный Амстердам, а вера полюбила взрывать и ширять людей кинжалом.

— Во, опять умничаем! — констатировал майор вслух. — Никакой больше на фиг религии в такую погоду! Только водка и красивые девушки, чтоб влюбиться… или по-быстрому!

Ветер такой категоричности не принял — дунул, окатив Гайтанова хмарной серой водой. Неуютно сделалось повсюду: за шиворотом, за крыльцом, в самом этом городе, огромном и мокром. Посреди крохотного шарика, считающего себя центром Вселенной и задыхающегося от миллиардов муравьишек с непомерными амбициями.

Последняя осень десятилетия обещала быть холодной.