Последний шедевр Сальвадора Дали

– Так вот. Я придумал либретто к этому действу в исполнении артистов русской труппы «Монте-Карло». Я создал декорации и костюмы. Шоу получило невероятный успех и позволило провести выставку моих работ не где-нибудь, а в Музее современного искусства. Выставка прошла еще в восьми городах, и обо мне заговорили как о художнике, который обладает уникальным талантом воплощения на холсте темных сторон человеческого существования. Я стал интересен американцам. Особенно усердствовал один журналист из «Нью-Йорк таймс». Буквально ходил по пятам, выпрашивая интервью. Сначала я думал: «Парень хочет сделать себе имя за мой счет». О, я вдоволь над ним поиздевался, предполагая, что тот не выдержит и сбежит: назначал точное время и заставлял ждать по четыре часа в приемной, разговаривал, ежесекундно чихая и кашляя, рассказывал об особенностях своего пищеварения. Но он оказался настырным и весьма, весьма неглупым. А главное, он настаивал на том, что мои интервью станут хитами его ежедневника. И я подумал, что раз мир хочет не только видеть, но и слышать Дали, я просто обязан предоставить миру такую возможность. К тому времени уже вышла в свет моя «Тайная жизнь…»[24], и, вдохновленный ее успехом, я приступил к написанию романа «Скрытые лица». Кроме того, меня донимали заказами на иллюстрации книг, журналов и рекламных кампаний. Честно говоря, мне даже перестало хватать времени на живопись. Я занимался постоянным поиском новых граней своего таланта. Я поставил балет-паранойю «Безумный Тристан», работал вместе с Хичкоком над фильмом «Завороженный». В сорок шестом я отправился в Калифорнию. Мы с Диснеем задумали сделать короткометражку «Судьба» о любви балерины и игрока в бейсбол. Но бюджета едва хватило на пятнадцать секунд. Когда-нибудь мир пожалеет, что не позволил Дали создать мультфильм. Люди будут приходить в мой Театр-музей хотя бы ради этих нескольких кадров. Мультфильм обязательно будут крутить там. Постоянно. Я тебе еще не говорил об этом?

Анна покачал головой.

– Теперь ты знаешь. Кинематограф всегда меня завораживал. Там, в Америке, моя картина «Искушение Святого Антония» победила в конкурсе к фильму «Частная жизнь Bel Ami». В этой работе я впервые после «Сна…»[25] показал миру слонов. Тебе нравятся мои слоны?

– О да! – восхищенно ответила Анна, не медля ни секунды. Она даже представить не могла, что кому-то могут не понравиться эти чудесные слоны – триумфаторы на длиннющих и худющих ногах с неизменной ношей из разных символических предметов на спинах.

– Прекрасно. Тот, кто равнодушен к слонам, никогда не поймет гения Дали. Слоны Бернини всегда занимали меня чрезвычайно. Я уже говорил когда-то, что не писал их так же часто, как муравьев, лишь потому, что они слишком большие и занимают много места на холсте. Но это не значит, что я переставал о них думать. Если хочешь знать, я и сегодня думал о слонах три или четыре раза.

– О! – произнесла Анна и тут же испугалась, что вновь из-за своего постоянного «оканья» окажется глупышкой в глазах мастера. Дали, однако, слонами был увлечен намного больше, чем междометиями спутницы.

– Слоны – это власть, доминирование, сила. Но ноги у них длинные, тонкие, готовые переломиться от любого воздействия. Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что у любой власти весьма шаткая конструкция.

– Даже у власти Франко?

Художник замер как вкопанный. Анне показалось, что по лицу его мимолетной тенью скользнул испуг.

– Разве тебя не предупреждали, что у стен есть уши?

Он был недоволен и встревожен. А Анна была юна и бесстрашна. Она широко раскинула руки:

– Здесь нет стен.

– Зато, знаешь ли, их немало в тюрьмах. А я всегда дорожил свободой и никогда не стремился ее потерять. Вот почему гений, мечтающий о признании, обязан дружить с властью[26]. Но есть одно приятное обстоятельство, – он понизил голос до шепота, – власть всегда конечна, а гениальность не имеет границ. Особенно если эта гениальность – гениальность Дали. – И он заключил свою речь утвердительным кивком.

– Значит, занимаясь только живописью, нельзя получить никакого развития и начать новую жизнь? Даже если я все-таки попаду в Сан-Фернандо, изучу новые техники?

– Что ты заладила про новую жизнь? Жизнь одна. Когда я говорил об Америке, я был почти на тридцать лет моложе. А теперь, поверь моему опыту, говорю с уверенностью, что новой жизни тебе никто не предоставит. Все, что ты можешь сделать, – изменить свою. И одной живописью ты этого не добьешься.

– А чем?

Дали посмотрел на нее с затаенной жалостью, смешанной с некоторым раздражением.

– Слушай, – протянул он капризно, – мы ведь договорились, что я не пророк. Я могу только о себе говорить. В моей жизни случилась Америка, а что случится в твоей – откуда мне знать?

«А в моей случился Сальвадор Дали».

– Все. Пришли.

Глава 6