Последний штрих к портрету

Звонила Аглая Тихоновна, и Катя тут же напряглась, потому что пожилая женщина крайне редко набирала ее номер. Обычно инициатором беседы была именно Катя и практически никогда наоборот.

– Добрый вечер, – поздоровалась Катя и посмотрела на часы, показывающие половину седьмого. Да, давненько она сидит в гостях у Лондонов, пожалуй, пора и честь знать. – Аглая Тихоновна, что-то случилось?

Женщина в рубке молчала и порывисто дышала, как будто была не в состоянии вымолвить ни звука. Катя встревожилась еще сильнее.

– Аглая Тихоновна, – чуть громче сказала она, – говорите, что случилось? Вам плохо? Вам нужна помощь?

Михаил и его жена внимательно смотрели на нее. Маша теребила кольцо на левой руке, ужасно дорогое кольцо с неправдоподобно крупным бриллиантом. Надо же, какие подарки Мишка делает. Хотя он же в «Газпроме» работает, чему удивляться.

– Мне не плохо, – наконец ответила пожилая женщина, и Катя не узнала ее обычно мелодичный голос. Железо сейчас царапало по сухому стеклу. – Но помощь мне нужна, потому что я не знаю, что делать. Я ездила к девочкам, к Глаше и Ане. Они попросили меня помочь собрать одежду для церемонии прощания. Нюрку наконец-то разрешили похоронить, и семья решила, что ее кремируют в Москве, а урну с прахом сын заберет и захоронит во Владивостоке. Я поехала к ним, чтобы помочь, потому что девочки никак не могли сообразить, что именно нужно отвезти в морг.

Кате хотелось визжать, потому что в словесном потоке она никак не могла вычленить самое главное – что случилось и какая нужна помощь. Та Аглая Тихоновна, которую она знала, никогда не формулировала свои мысли так вязко и неконкретно, она умела вычленять суть. И торопить нельзя, Катя это понимала.

Колокольцева опять замолчала.

– Аглая Тихоновна, вы поехали домой к Ане, чтобы помочь собрать одежду для похорон вашей подруги, – подсказала Катя.

– Да, – словно опомнилась та. – Меня не было дома часа два. Я не знаю, вряд ли больше. Глаша приехала за мной на машине, на дорогах не было пробок, мы доехали за полчаса. Обратно чуть дольше, потому что машин на улицах стало больше…

Катя впилась ногтями себе в руку, чтобы вытерпеть, не сорваться.

– …В квартире я тоже была недолго. Разобрала одежду, отложила, что надо, немного поговорила с Тоней, то есть с Аней, разумеется, с Аней, мы ее знаем как Аню…

– Надо «Скорую» вызвать, – одними губами сказала Катя Михаилу, – мы не успеем доехать, а ей нужна помощь, она в глубоком шоке. Миш, вызови, пока я пытаюсь понять, что случилось. – Тот кивнул, что сделает.

– Потом мы пили чай, – продолжал монотонно скрипеть голос в телефоне, – а потом Глаша отвезла меня домой. Мы еще заехали в кофейню, чтобы купить домой пирожные, знаешь, такие маленькие, какие ты иногда приносишь? Я их люблю, а дома совсем нет ничего сладкого.

Катя покосилась на коробку с принесенными ею пирожными, которая ждала своего часа на подоконнике. К чаю они еще не приступали. При взгляде на пирожные в горле у нее поднялась тошнота. И что с ними не так?

– Мы приехали домой, и Глашенька не стала подниматься. Ей еще нужно было съездить куда-то по делам, я не поняла, куда. Что-то связанное с работой, а она не хотела оставлять Аню надолго одну. Я не настаивала, потому что старики не должны навязываться молодым, не следует быть помехой. Поэтому Глаша развернулась и уехала, а я поднялась по лестнице и зашла в квартиру. В нашу квартиру, Катя.

Она снова замолчала, и Катя вдруг поняла, что у нее совсем-совсем кончилось терпение.

– Что вы там увидели? В квартире, Аглая Тихоновна, – спросила она почти грубо. – Вы вошли в свою квартиру и увидели там что?

– Я увидела Нину, – ответила ее собеседница и вдруг заплакала. Тоненько-тоненько, как ребенок.

– Нину?

– Мою соседку Нину Петровну, ты же ее знаешь, Катенька, – плача, продолжала Колокольцева. – Она почему-то оказалась в моей квартире, хотя мы не договаривались, что она придет.

Катя внезапно почувствовала, как все волоски на руках у нее стали дыбом. Каким-то седьмым чувством она угадала, что услышит дальше, и ужас этого знания останавливал бегущую по венам кровь.

– Катя, ее убили, – сказала, наконец, Аглая Тихоновна. – Нину Петровну убили в моей квартире, ударили по голове бронзовым канделябром, который стоит в прихожей. Я его совсем недавно купила. На полу лужа крови, а в ней лежит Нина, ты представляешь? И я не знаю, что мне делать. Наверное, надо куда-то звонить. Но я почему-то смогла только позвонить тебе.

В кухню вернулся Михаил, показал глазами, что выполнил Катино поручение, она легонько кивнула в ответ.

– Аглая Тихоновна, к вам сейчас приедет «Скорая помощь», пусть они проверят, вдруг Нина Петровна еще жива и ей нужна помощь.

– Она не жива. Я, слава богу, врач с сорокапятилетним стажем, могу отличить мертвого человека от живого. – В голосе пожилой дамы засквозили привычные язвительные нотки, и Катя с облегчением поняла, что она приходит в себя.

– Тогда пусть они сделают вам укол успокоительного, – приказала Катя, чувствуя себя старой, мудрой и опытной. – Скажите им, что полиция уже едет. Что вы вызвали полицию.

– Но я не вызывала.