Последний сон разума

– Ах! – вскричала Кузьминична и заметалась по комнате в поисках бинта. – Бедный мальчик! Это все я виновата! Я недосмотрела!

А он все продолжал сидеть и криво ухмыляться.

Наконец повариха отыскала бинт и перевязала рану. Батый этому обстоятельству не радовался. Открытая рана нравилась ему больше, но где-то внутри он понимал, что кровь надо остановить, что она несет с собой что-то очень нужное.

– Болит? – участливо поинтересовалась женщина.

– Мужчина на боль внимания не обращает…

– Мне на работу надо, – сообщила Кузьминична. – Вечером я принесу тебе мясо!

– Иди, – согласился Батый.

Она закрыла футляр с кинжалом и, положив его на место, ушла.

По дороге к Детскому дому повариха внезапно подумала, как это ей пришло в голову оставить пятилетнего мальчишку в квартире одного. Но почему-то она этим обстоятельством нимало не обеспокоилась, а вдруг опять подумала о бедной Кино Владленовне…

Батый после ухода приемной матери пододвинул к шкафу табурет, встал на него и дотянулся до футляра с кинжалом. Он вскрыл футляр, полюбовался оружием как истинный ценитель и вышел в кухню. Там он забрался в холодильник и, исследовав его, обнаружил в морозильной камере замороженного петуха с гребешком на голове и закрытыми смертью глазами.

Через мгновение тушка птицы оказалась на полу, а Батый, вытащив из футляра кинжал, сделал отточенной сталью несколько круговых движений над собой, а потом неожиданно опустил оружие на мертвую птицу. Удар острия пришелся как раз в область шеи, отделив голову от птичьего тела. Удар был произведен столь умело, столь выверена была сила, что ему бы позавидовал любой мясник. Голова птицы была отсечена, а на полу не осталось и царапины!

Батый хмыкнул. Он отложил оружие, лег на кровать и заснул.

Во время сна он рос и его мускулы наливались силой…

Первым домой вернулся Дато. Он оставил в прихожей свой чемоданчик со слесарным инструментом, разделся и, пройдя в комнату, обнаружил растаявшую тушку петуха с отсеченной головой и кинжал, лежавший рядом.

Обернувшись, он увидел спящего Батыя, но без сомнений подошел к кровати и толкнул его в плечо. Мальчишка мгновенно проснулся и ощетинился, словно дикая кошка, готовая защищаться. При виде отца он расслабился.

– Зачем ты меня разбудил? – недовольно поинтересовался Батый и зевнул.

– Кто тебе разрешил взять кинжал? – стараясь говорить спокойно, спросил грузин.

Он заметил, что мальчишка за рабочий день изрядно подрос и походил на пятиклассника. Старому грузину это не нравилось.

– Жена твоя показала. Хороший кинжал!

– Больше никогда не трогай! – приказал Дато. – Понял?

Батый ничего не ответил, но спросил:

– Что чувствует воин, когда убивает?

Дато растерялся и, не зная, что ответить, шевелил седыми бровями.

– Ты разве не убивал?

– Я стрелял на войне.

– Значит, убивал.

– Не знаю.

– Как это?

– Я не знаю, попадал или промахивался.

– Зато в тебя попали, – засмеялся Батый. – Пулей! Из свинца!

Дато перекосило.

– Откуда ты это знаешь?

– Мать рассказала.

Старый грузин промолчал и все смотрел на перебинтованный палец мальчика.

– Порезался?

– Да, – отозвался Батый.

– О сталь кинжала?

– Точно.

– Ты еще настолько глуп, что тебя побеждает сталь, которая должна служить! Ты сам себя ранил, тогда как меня ранил враг! В этом большая разница между нами.

Батый не знал, что ответить. Он чувствовал правоту Дато, а оттого злился.

– Мое время еще настанет, – пообещал он и вышел в кухню, в которой встал опять у окна, следя за падающим снегом. Он стоял, уперев руки в бока, и думал – что такое пуля и как она может ранить или убить на расстоянии? От этих вопросов, на которые он не мог найти ответа, все его маленькое существо охватило злобой; неожиданно он подошел к раковине, схватился рукой за кран, коротко напрягся и выдернул его, разрывая металл, словно бумагу. Хлынула фонтаном горячая вода, заливая кухню.

– Дато, – позвал мальчик голосом настолько спокойным, как будто ничего не произошло.

– Что? – отозвался грузин из комнаты.

– Здесь что-то сломалось.

– Где?

– На кухне.

– Сейчас приду.

Совсем не встревоженный мирным голосом мальчика, грузин не спешил, что-то делал в комнате свое, а когда вошел в кухню, оказавшись по щиколотку в горячей воде, вскрикнул что-то по-грузински и запрыгал в прихожую за своим слесарным чемоданчиком.

– Ах, кипяток! – приговаривал он. – Кипяток!

Пока грузин обувался в резиновые сапоги, у него промелькнула мысль, как это Батый стоит в горячей воде голыми ногами, когда ему и в ботинках было нестерпимо.

Полчаса понадобилось Дато, чтобы ликвидировать аварию.

В дверь звонили соседи с нижнего этажа, а грузин, занятый починкой раковины, кричал из кухни:

– Знаю! Все знаю! Все возмещу! Авария, понимаете!

Во все время ремонта Батый продолжал стоять в воде и следил за процессом восстановления.

Мельком взглянув на приемыша, Дато вдруг углядел сильно выросшее мужское отличие мальчика, покраснел лицом и, трудясь разводным ключом, буркнул:

– Поди оденься во что-нибудь!

– Зачем? – поинтересовался Батый.

– Негоже голым ходить! Сейчас мать придет!..

– Я – некрасивый?

– Не в том дело, – скривился Дато, затягивая винт.

– А в чем?