Последний сон разума

Майор хрустнул головкой зеленого лука и продолжал:

– Ты, мол, неоднократно мистифицируешь персонал нашего госпиталя! Мол, когда захочешь – надуваешь ноги, когда захочешь – сдуваешь! Хамишь старшим по званию и от рекорда уклоняешься! Требуют, чтобы на тебя взыскание наложили! Звездочку отобрали…

Синичкин лишь вздохнул:

– Глупые они!

– А ты, значит, умный! Один ты у нас умный!

Погосян раззадоривал себя, подспудно желая разрядиться на подчиненном.

– Да если бы ты умным был, ты бы это дурацкое ухо запрятал бы куда подальше, а не подкладывал всем свинью висяком!

– А ногу куда?

– Какого хрена ты вообще на этот карьер шляешься! – разошелся майор. – У тебя других объектов мало?

– Так ведь преступление обнаружилось, – оправдывался Синичкин.

– Да чихать я на твое преступление хотел! Из-за него нашему товарищу язык откусили!

– Кто? – встрял Зубов, принявший с обморозу сто грамм и по этому случаю настроенный благодушно.

– Не твое дело! – рыкнул Погосян. – Тьфу, чушь какая!..

– Так ведь пропал татарин! – продолжал гнуть свое участковый.

– Да и хрен с ним! Может, он в Крым подался, или еще куда!

– Без ноги и уха!

– Молчать! – взорвался майор и почувствовал на нервной почве расстройство желудка, погнавшее его в отхожее место.

– Проверь, чего там на пульте! – приказал Синичкин Зубову, и пока старшина послушно исполнял, Володя выудил из кителя командира карапетяновское письмо и прочитал его наскоро.

Из послания становилось ясно, что лейтенант подвергся нападению хищных рыб, которые откусили ему язык и лишили главного достоинства – бакенбард! Далее шел текст, который Синичкин воспринял как бред человека, пережившего шок. Текст сообщал такую вещь, которая не укладывалась в голове капитана и была абсолютно неправдоподобна. Он положил письмо на прежнее место и случайно рыгнул шашлычным духом.

– Свинья! – услышал участковый голос вернувшегося Погосяна и поздравил командира с облегчением.

– Уволят меня, – проговорил майор грустно и обреченно. – Не уберег подчиненного!..

– Да мы за вас, господин майор… – затряс кулаком Синичкин. – Мы за вас всем отделом!.. Нет вашей вины в том!

– Если меня уволят, я не знаю, что буду делать! У меня нет жены, у меня нет детей, что мне останется?

– А кто тогда готовит еду? – удивился капитан.

– Сам и готовлю, – признался майор. – Поеду воевать в Карабах!

– А там еще воюют?

– А черт его знает!..

Командир и подчиненный немного помолчали, объ-единенные общим лирическим настроем, у обоих на глаза навернулось даже по слезе, но они мужественно сдержались, приняв героические выражения лиц.

Вернулся Зубов и сообщил, что завтра природа охолодится до минус двадцати и что на газик нужна срочно зимняя резина, которая стоит денег.

– Возьми у бухгалтера! – мягко позволил Погосян и тем удивил Зубова настолько, что старшина, словно собака, учуял тот самый миг, когда наступает счастливый случай, который ни в коей мере нельзя упустить.

– Пять лет в старшинах, – развел руками Зубов. – А я что, я – ничего.

– Готовь погоны для прапора! – услышал он из командирских уст. – За спасение товарища на водах!

Ах ты, – подумал Синичкин о Погосяне. – Какой души человек!

– Да к черту этого Зубова! – заорал Зубов. – Какой я на хрен Зубов, когда я натуральный Зубян! Плевать на Василису и папашу ее! Возвращаю фамилию прадедов! Армянин я до мозга и костей!

Вновь испеченный прапорщик подпрыгнул на месте и помчался в бухгалтерию изымать деньги на зимнюю резину.

– Так работать мне над преступлением? – поинтересовался Синичкин. – Мне кажется, что мы близки к раскрытию!

– Поступай как знаешь! – ответил грустный Погосян. – Дело непростое, странное даже, можно сказать! Труп-то не нашли! А нет трупа, нет и убийства! Можно переквалифицировать на дело о без вести пропавшем. Таких дел тысячи, и спрашивают за них непридирчиво…

– Может, и правда, – согласился Синичкин. – Немножко еще подумаю на досуге, вдруг в голову чего придет…

– Ступай домой! Ты все-таки после больницы сего-дня!

– А как со звездочкой быть? Снимать?

– Да плевать я хотел на медиков этих фиговых! Они еще будут решать, кого жаловать, а кого разжаловать! Ишь, рекорд им подавай! Пусть сначала Карапетяну язык пришьют!..

К вечеру дали тепло в микрорайон. Синоптики не ошиблись, и к полуночи спирт в термометре опустился к отметке минус 23 градуса.

Синичкин долго не мог заснуть, переживая события последних дней. Особенно ему впечаталось в голову содержание карапетяновской записки. Он все думал над ней, и она тревожила его сердце своим неправдоподобием, фантастической неправдой.

Может быть, кессонная болезнь скрутила лейтенанта на дне и родила в мозгу галлюцинации?.. Тогда кто откусил лейтенанту язык?.. Может, челюсти от холода клацнули и сами своего жителя отчленили?..

Анна Карловна хоть и спала, но всю ночь ворочалась, и Синичкин любовно пожалел свою супругу, очень верную женщину, переживающую все жизненные тяготы стоически, совсем не как немка, а как истинно русская баба – с покорностью, со смирением…

Володя приник носом к жениной подмышке и проспал три часа спокойно.