Последний свидетель

Затем сцена погрузилась в почти полную тьму. И Макбет прокрался в королевскую почивальню и заколол несчастного ударом кинжала прямо в сердце. Теперь Томас ненавидел Макбета всеми фибрами души, и ненавидел все больше, чем больше людей убивал на своем пути этот злодей. И вот настал момент, когда в Шотландию вошел со своей армией сын короля Дункана Малкольм, и тут симпатии Томаса вновь оказались на стороне Макбета, особенно в тот момент, когда тот так мужественно встретил свою смерть.

Спектакль закончился под звуки фанфар, действующие лица трагедии превратились в простых актеров и вышли раскланиваться на аплодисменты. Томас был просто опьянен противоречивыми и бурными чувствами, которые испытывал на протяжении последних двух часов.

– Ну, скажи, мам, правда здорово? Просто необыкновенно! – спросил он в такси по пути домой.

– Да, наверное, – довольно холодно ответила леди Энн. «Макбет» вовсе не принадлежал к числу ее любимых пьес, к тому же на сегодня крови с нее было достаточно.

Вернувшись домой, леди Энн и Томас обнаружили наверху в гостиной сэра Питера и Грету. Они сидели за столом, разложив перед собой какие-то папки, с бокалами красного вина в руках. «Похоже, отец никогда не перестает работать», – подумал Томас и тем не менее почтительно склонился к отцу и поцеловал его в подставленную щеку. Подобного рода обмен приветствиями всегда казался Томасу сухой формальностью, лишенной каких-либо чувств, и призван был лишний раз подчеркнуть главенство отца в доме. Военный, что с него взять…

– Ну, хорошо провели вечер? – осведомился сэр Питер.

– О, да, – ответила мама. – Смотрели «Макбета» в «Глобусе». Я под конец немного замерзла, а вот Том получил огромное удовольствие. Не правда ли, дорогой?

Томас кивнул. Описать словами испытанный им восторг было невозможно.

– О, тебе здорово повезло, – вмешалась Грета. – Это моя любимая пьеса. И мне всегда страшно нравился Макбет. Ну, сам персонаж, я имею в виду. Не только пьеса.

– Вот как? – холодно заметила леди Энн. Она уже сомневалась в правильности выбора развлечений для сына. Эта экскурсия в Тауэр, затем «Макбет», и мальчик пребывает в страшно возбужденном состоянии. Последнее, чего ей хотелось, так это обсуждать личные качества безжалостного убийцы Макбета с секретаршей своего мужа.

Но Грета пропустила мимо ушей это завуалированное ее предупреждение.

– Очень хорошо помню, как впервые увидела этот спектакль. Училась тогда в университете. В «Макбете» есть совершенно потрясающие строчки. Помните, он вдруг увидел в воздухе воображаемый кинжал, перед тем как отправился убивать короля? – Грета протянула вперед руки, точно намереваясь взять это оружие, и процитировала:

А! Это что? Кинжал.И рукояткою ко мне. Возьму.Ты не даешься и не исчезаешь —Так ты неуловим? Так ты доступенОдним глазам, виденье роковое?

Кинжал – мечта, дитя воображенья,Горячки, жгущей угнетенный мозг…[3]

Грета очень выразительно продекламировала этот отрывок, сумела передать даже неуверенность Макбета в том, что он должен убить Дункана, и Томас сразу проникся к ней симпатией. В эти секунды она казалась ему родственной душой. Очевидно, он все же недооценивал эту женщину прежде.

Однако на леди Энн это маленькое представление произвело противоположный эффект. Она с трудом сдерживала раздражение. С самого начала была вовсе не в восторге от того, что застала мужа и Грету в столь интимной обстановке, распивающими вино в гостиной. И вот все накопившееся за долгое время раздражение выплеснулось наружу. Ей захотелось поставить наконец на место эту зеленоглазую выскочку.

– Потрясающие слова, – заметила она тоном, предполагавшим совсем обратное. – Написано превосходно, но за ними нельзя спрятаться. Макбет убил короля, а ведь тот был гостем в его доме. Совершенно хладнокровно заколол его самым настоящим, а не воображаемым кинжалом. Можно ли представить более подлый, коварный и трусливый поступок?

– Это его жена довела, – сказала Грета. – Она заставила. И ведьмы.

– Вы пытаетесь найти оправдания. А он просто кровожадное ничтожество и получил в конце по заслугам.

– Может быть. Но почему же тогда в финале публика сочувствует ему, а не скучному Малкольму?

Томаса так и подмывало сказать, что он на стороне Греты, но пришлось прикусить язык. Он инстинктивно чувствовал: за спорами матери с Гретой стоит нечто большее, чем просто разногласия в интерпретации одной из шекспировских пьес.

Тут в спор вмешался сэр Питер. Похоже, он не осознавал, чем вызвано недовольство жены.

– Да ты у нас революционерка, Грета, – заметил он. – Самая настоящая революционерка. – И в голосе его при этом звучало нескрываемое восхищение, что раздражило леди Энн еще больше.

– Искренне надеюсь, что это не так, – сказала она. – Ибо никогда не симпатизировала революционным идеям. Люди должны знать свое место.