За спиной словно развернулись крылья. Невыносимая усталость разом слетела с плеч, и Дван пустился в погоню, испытывая невыразимую радость и благодарность божеству, не обманувшему его надежд и ожиданий. За поворотом внезапно открылась зияющая мраком пещера. Седон стоял на коленях спиной к нему, запустив правую руку в щель под козырьком и что-то лихорадочно нашаривая там.
Дван застыл на мгновение — столь краткое И одновременно долгое, что определить его истинную протяженность впоследствии так и не смог. Странная пустота возникла внутри него; казалось, его собственная сущность уступила место сущности бога, избравшего его бренную оболочку в качестве инструмента реализации своей божественной воли. Он словно со стороны наблюдал, как бог Дван вскинул китжан и нажал на спуск, тихо прошептав напоследок:
— Прощай, Седон.
Болезненный крик смертельно раненного Танцора прорезал ночную тишину...
И в следующее мгновение на том месте, где он только что находился, возникла мерцающая серебром сфера поля замедления времени.
Бог покинул Двана, и он вновь сделался самим собой.
Защитник едва устоял на ногах, отказываясь верить собственным глазам. Китжан в руке внезапно отяжелел, как будто налился свинцом. Хронокапсула высилась перед ним равнодушной глыбой, отражая зеркальной поверхностью сияние далеких звезд. Дван уронил оружие, с трудом доковылял до нее и без сил опустился на холодный пол пещеры, привалившись спиной к нижней части шара.
И стал дожидаться рассвета.
Еще ни разу за всю свою невероятно долгую жизнь он не чувствовал себя таким уставшим и таким одиноким.
Утро выдалось хмурым и морозным. Стряхнув оцепенение, Дван выбрался наружу и огляделся, фиксируя в памяти расположение окружающих горных вершин по отношению к пещере.
Прошло немало времени, прежде чем он окончательно уверился в том, что найдет это место, сколько бы тысячелетий ни протекло с этого момента до следующего визита.
Сделав несколько упражнений, чтобы разогнать застывшую в жилах кровь, он поднял китжан, прицепил его к поясу и начал медленно спускаться в долину.
14
Осень и большую часть зимы Дван провел в безуспешных попытках отыскать давно простывший след Индо. В конце концов он плюнул на это безнадежное занятие и отправился на поиски Мары.
Нашел он его довольно легко и быстро — на расстоянии дневного перехода от того места, где они расстались. Лориен выбрал для засады обильно поросшую кустарником обрывистую кручу над рекой. От кручи мало что осталось; Танцор, должно быть, не предполагал, что у Мары окажется гранатомет. В результате у реки изменилось русло, а прибрежное пространство на протяжении сотни метров превратилось в спекшуюся корку из расплавленного песка и галечника. По прикидкам Двана, здесь было выпущено не меньше трех атомных зарядов.
Тело Мары, густо утыканное стрелами, лежало на краю выжженной ядерными взрывами площадки. В одной руке он сжимал китжан, в другой — тяжелый гранатомет. Хотя Дван так и не сумел обнаружить труп Лориена, он нисколько не сомневался в том, что его бывший наставник разделался с беглым Танцором. Об этом свидетельствовала хищная улыбка, навсегда застывшая на его сведенных губах. Дван разобрал гранатомет, вынул из магазина две последние гранаты, включил таймер и не спеша зашагал прочь.
Полчаса спустя горизонт за его спиной озарился яркой вспышкой, на миг превратившей ночь в день. Прямо от ступней Двана выросла вдруг гигантская тень, протянувшаяся далеко вперед. Зарево быстро померкло, а настигшая его на излете ударная волна лишь слегка пощекотала шею и лопатки, словно порыв знойного ветра летней порой.
Он обосновался в прибрежном гроте, где они спрятали десантные боты.
Он не знал, сколько прошло времени, но постепенно начал подмечать, что лето становится длиннее и жарче, а зима короче и мягче. Однажды неподалеку остановилось племя кочевников. Они разбили стойбище на опушке леса, на краю бескрайней ковыльной степи. Дикари не мешали Двану, с любопытством наблюдая за ним издали, а он в свою очередь не трогал их.
В конце лета они свернули свои чумы и отправились куда-то на юг. Проснувшись на следующее утро, Дван с удивлением обнаружил, что ночная приливная волна залила посадочные опоры и основание фюзеляжа обоих ботов. Только сейчас он обратил внимание, что береговая линия, некогда отстоявшая на добрые полторы сотни шагов, приблизилась к пещере почти вплотную. Ползучие растения обволокли сопла и входные люки сплошным покровом. Дван с трудом пробрался в кабину, уселся в кресло пилота и долго взирал сквозь все еще прозрачный иллюминатор на слегка колышащуюся лазурную морскую гладь. Потом решительно отцепил от пояса китжан, с которым прежде не расставался ни днем ни ночью, и положил на соседнее кресло бортстрелка.
Он оставил люки открытыми. Собрал нехитрые пожитки и пустился вдоль побережья догонять ушедшее накануне кочевое племя.
С тех пор прошло больше тридцати тысяч лет.
15