Последний удар

Он держал маленький подарочный сверток в краснозеленой фольге с золоченой лентой и бирочкой в виде Санта-Клауса.

Эллери осторожно взял сверток у Фримена.

— Естественно, адресовано тебе, Джон. Ты позволишь?

Джон очень невесело засмеялся. Мистер Гардинер, тщательно прислушиваясь, не услышал в этом смехе никаких отзвуков той мерзкой издевки, которая исходила из тех же уст сегодня утром. «Странный юноша, — подумал он, — такой многогранный…»

Бледный издатель вовсе не смотрел на Джона. Он уселся поодаль от центра компании и осматривался, моргая.

Артур Крейг пожевывал клок бороды и украдкой смотрел на своего воспитанника, словно в первый раз его по-настоящему увидел. Потом он овладел собой, выпрямился и стал смотреть, как Эллери открывает пакет.

Внутри, на завернутом в красную бумагу предмете, лежала белая карточка. Эллери вынул ее из коробки и громко прочитал нарочито невыразительным голосом:

В шестой Святок вечерокШлю тебе, мой голубок,

Х л ы с т и к с кожаным плетеньем —Это просто загляденье.

Это был маленький, зловещего вида хлыст из жесткой кожи, с плотно переплетенной рукояткой и довольно длинной плетью. Кнут для лилипутов.

— Это миниатюрная копия какого-то настоящего хлыста, — сказала Расти, разглядывая его. — Не знаю, какого именно. Может быть, бычий кнут, но на южноафриканский самбок не похоже. Может быть, из Южной Америки?

— Кнут для быков? — отчетливо сказал Дэн З. Фримен. — Или для людей.

Расти посмотрела на него с недоумением.

— Что, мистер Фримен?

— Просто размышляю, — сказал издатель. — У меня день рождения третьего марта, а это, если судить по недавнему рождественскому подарку с зодиакальным смыслом, подпадает под знак Рыб. Как обычно истолковывают знак Рыб?

Мать Расти подозрительно посмотрела на него.

— Это символ рабства.

— Рабства. — Фримен кивнул и улыбнулся. — До сего дня я не придавал никакого значения влиянию звезд. — И он посмотрел на Джона Себастиана. Но Джон грыз ноготь на большом пальце и во все глаза смотрел на пол.

— Еще подарочек?

Все с облегчением посмотрели на дверь. Эти слова принадлежали сержанту Девоу, еще не вошедшему в гостиную из холла.

В наступившей тишине Эллери взял у Расти хлыстик и протянул его полицейскому вместе с карточкой. Сержант взял их, почесал подбородок и отвернулся. Через минуту все услышали, как он звонит по телефону. Повесив трубку, он вернулся и сунул хлыст с карточкой обратно Эллери.

— Лейтенант говорит, чтобы вы от них ни на шаг не отходили, мистер Куин.

— Ну нет. По-моему, этот подарок Джон пожелает держать при себе. — Эллери сделал паузу. — Джон?

Джон, передернувшись, взял хлыст и принялся вертеть его в руках.

— Да, — с заднего плана сказал Дэн З. Фримен. — Смотрится очень органично.

— Органично? — Молодой поэт впервые за вечер посмотрел на своего издателя. — Что вы имеете в виду, мистер Фримен?

— Только не надо про очередной приступ амнезии, — сказал Фримен.

— Не понимаю, о чем вы говорите, — Джон сверкнул глазами. — Я иду спать.

— Джон… — начала Расти.

Но он торопливо поцеловал ее и выбежал.

И только тогда Эллери сообразил, что не посмотрел на обратную сторону карточки. Он быстро перевернул ее.

Но там было пусто.

Седьмой вечер: вторник, 31 декабря 1929 года

Глава Девятая,

в которой два треугольника переходят в четырехугольник, мисс Браун и мисс Уоррен возвращаются в пещерные времена, а Новый год возвещает о себе не самым веселым образом

Последний день года выдался ясным и свежим. Дул юго-западный ветер.

— Я бы не прочь на лошадке покататься, — объявила Эллен за завтраком. — Кто-нибудь составит компанию?

— Я с вами, — сказал Эллери.

— Ой ли? — Но вид у Эллен был весьма довольный.

— Я тоже хочу проехаться, — заявила Расти. — А ты, Джон?

— Конечно, конечно, — отозвался Джон. — Мы, что ли, парами поедем? Лошадей-то всего две.

— Парами было бы так весело! — сказала Расти.

— Только не мне! — высокомерно сказала Эллен. — А вот если нам разбиться на две смены, Расти? Мы через час встретим вас с Джоном на конюшне, и вы сможете взять у нас лошадей.

Фелтон снарядил для них мерина и пегую кобылу, и они выехали в лес в горделивом молчании. Эллери потребовалось некоторое время, чтобы Эллен оттаяла, и он так казнился, что пренебрегал ею ранее, и каялся с той целеустремленностью, которую обычно приберегал для своих интеллектуальных изысканий, что наконец заработал улыбку. А уж после этого и тропинка в лесу, и искрящийся золотой снег, и ровно несущие лошади стали прямо-таки воплощением чистой радости.