Последний вампир

— Тогда слушай: мы уже купили билеты до Евпатории, а тут Инке пришло приглашение на одну презентацию. Я поперся с ней и совершенно случайно познакомился с неким шепелявым дядечкой из некоего политизированного интернет-издания. Какого, не спрашивай, все равно не скажу. Пока. Шепелявый после энной рюмки коньяка проболтался, мол, урвал заказ на весьма и весьма нестандартный долгоиграющий пиар будущей президентской кампании. В двух словах объяснил, в чем оригинальность проекта. Валяясь на детском евпаторийском пляже, я вспомнил пару его шепелявых слов по сути щедро субсидируемого предвыборного проекта и родил идейку в русле общей концепции, а по возвращении предложил новорожденную идейку шепелявому. Теперь вот сижу, воплощаю собственную плодотворную идею, в поте лица и тела отрабатываю офигенно солидный аванс. В Крыму, кстати, отдохнули мы на три с минусом. Условия аховые, цены, блин, кусаются, в море сплошь медузы. В Крым я больше ни ногой.

— Про Крым потом расскажешь. Признавайся, чего сейчас делаешь, авантюрист хренов? Чего, конкретно.

— Создаю кой-какой литературно-художественный текст. Подробности при личной встрече.

— Как раз на предмет встречи я и звоню. К двадцати ноль-ноль мы с супругой ждем тебя и Инку. Отказы не принимаются. Отметим мое возвращение по полной программе.

— О'кей. Кроме нас, кто еще зван, ежели не секрет?

— Большинство ты не знаешь, и... — Витя выдержал эффектную паузу, — ...и я дозвонился до Федора. Он обещался быть всенепременно.

— Серьезно? Блин горелый, я ему звонил-звонил, искал старую черепаху, и все без толку...

Друзья-приятели трепались еще минут десять. Говорили о разном, шутили, посмеивались. Положив трубку, Игнат присвоил началу сегодняшнего дня название «утро неожиданных звонков». И понадеялся, что грядет «день плодотворной работы». В том, что вместе с ослаблением жары случится «вечер приятных встреч и умеренных возлияний», Игнат не сомневался.

Не отрывая голой задницы от табурета, Сергач открыл дверцу холодильника. Взял последнюю из припасенных баночку кока-колы. Открыл, глотнул с удовольствием холодненького, утер пот со лба и, согнувшись над листком в три погибели, принялся писать. Быстро-быстро, едва успевая фиксировать на бумаге остросюжетные и слегка политизированные фантазии".

* * *

В окрестностях Берлина бушевало ненастье. Март напомнил о невротическом характере недоношенного первенца весны, расплакавшись кляксами мокрого снега. Шепеляво свистел порывистый ветер. Тихо и жалобно постанывали ветви деревьев. Свинцовые тучи на бледном, словно лицо больного ребенка, небе спрятали еще зимнее, еще робкое солнце, подменив рассвет хмурыми сумерками.

Островки терзаемых ветром деревьев поредели. Владимир выключил фары. Серпантин мокрого снега мельтешил перед глазами, но Владимир, прищурившись, разглядел далеко впереди темные контуры города. Он улыбнулся. Чуть заметно, более глазами, чем губами. На мгновение лицо его преобразилось. Улыбка смягчила по-мужски скупые черты его простого, открытого лица, а колючие хрусталики глаз полыхнули двумя теплыми огоньками. Мгновение улетучилось в вечность, сгинуло в снежной круговерти за бортом машины, и на лице Владимира вновь, как и прежде, застыло непроницаемое выражение сосредоточенности профессионала.