Последний верблюд умер в полдень

Глоток воды из походного ящичка, притороченного к поясу, полностью воскресил меня, и я поспешила на помощь Эмерсону. После того, как я заметила, что он выбрал неправильное место для лагеря, и нашла лучшее, всё пошло гладко. К тому времени, когда солнце скрылось за западными холмами, я смогла уединиться в палатке и сбросить свои пропитанные потом и песком одежды. Облегчение было неописуемым. Выйдя, я увидела, как Эмерсон с Рамзесом сидят, скрестив ноги, на некоем подобии ковра. Небольшой огонёк весело потрескивал; в некотором отдалении пылал большой костёр, и я услышала весёлые голоса мужчин и ощутила запах готовящейся пищи. Эмерсон быстро вскочил и усадил меня на раскладной стульчик, сунув стакан в руку.

Прохладный ночной ветерок шевелил влажные пряди моих волос. Небесный свод пылал звёздами, создававшими мистическое свечение вокруг пирамиды. Чувствуя себя королевой на троне, окружённой коленопреклонёнными придворными, я потягивала виски и поддавалась притяжению безлюдных просторов. Эмерсон глубоко вздохнул и заметил:

— Ах, моя дорогая Пибоди, жизнь нигде не может быть так полна очарования, как здесь.

Пришлось признать, что он прав.

* * *

На следующее утро мы приступили к составлению общего плана пирамид. Определённое количество раскопок призвано было установить, насколько возможно, первоначальные размеры, но основное внимание по настоянию Эмерсона мы собирались уделять записям. Поскольку настоящая страсть моего дорогого Эмерсона — раскопки, это являлось признаком его искреннего стремления к изучению, отодвигающего охоту за сокровищами на второй план. После сравнения планов Лепсиуса, нарисованных в 1845 году, с тем, что предстало моим глазам, я испытала потрясение, увидев, насколько ухудшилось состояние памятников за последние полвека. Обнаружив следы недавних и поспешных раскопок у основания наиболее хорошо сохранившихся пирамид, Эмерсон тут же обвинил во всём Баджа, но я возразила, что даже Бадж не смог бы причинить столько вреда в течение нескольких часов. Основная ответственность лежала на времени и инстинктивном стремлении местных жителей к поискам сокровищ.

В этих деревеньках, разбросанных вдоль берега реки, мы наняли рабочих и, будучи ветеранами в организации раскопок, вскоре навели чёткий порядок. Мужчин разделили на три группы, которые возглавили Эмерсон, я и Рамзес. Должна признать, что Рамзес очень сильно помог нам, хотя мне быстро надоело слушать, как Эмерсон поздравляет себя с тем, что решил взять мальчика вместе с нами. Рамзес, безусловно, оказался в своей стихии, и было довольно забавно слышать его пронзительный голос, выкрикивавший приказы на слишком разговорном арабском и всё более совершенствующемся нубийском. Лингвистические способности нашего сына произвели впечатление на мужчин, которые вначале намеревались относиться к нему с той же весёлой терпимостью, что и к собственному потомству.

К концу рабочей недели у нас появилось достаточно чёткое представление о плане местности в общих чертах. Основное место занимала самая большая пирамида; она полностью развалилась, и только с помощью дополнительной работы можно было определить исходные размеры. Перед ней в виде неровного полукруга стояли четыре небольшие пирамиды, а к юго-востоку — ряд ещё из десяти. На плане Лепсиуса отмечалось множество мелких, бесформенных каменных масс, сгруппированных к западу и северу от большой пирамиды и беспорядочно разбросанных среди других. Мы нашли ещё десять таких курганов, не отображённых на его карте. И на этом пришлось прервать работу к обязательному дню отдыха. Наши люди были мусульманами, большинство — из секты ханафитов[65]

; их святым днём, конечно, была пятница. Эмерсон решительно собирался продолжать работу без них, указывая на то, что для самой геодезической съёмки требуется не более трёх человек (и был совершенно прав). Тем не менее, я убедила его, что мы также заслужили если не день отдыха, то, по крайней мере, возможность провести некоторое время в лагере и на соседнем рынке. Нам нужны запасы, побольше верблюдов, и, по возможности, побольше рабочих.

Мы предложили мужчинам уйти в четверг вечером, но они с благодарностью отказались, шаркая ногами и бросая косые взгляды. Поскольку боялись джиннов и призраков, которые, как всем известно, появляются в темноте. Так что в свои деревни они ушли на следующее утро, а мы отправились в лагерь. В относительной утренней прохладе поездка была достаточно приятной, и по мере того, как мы приближались к Санам Абу Дому[66], вид на большую гору через реку становился всё более впечатляющим. Особенно меня поразили несколько скал странной формы, напоминавшие большие статуи Рамзеса II в Абу-Симбеле. Эмерсон, смотревший на горы с жадностью, явно отражавшейся на его мужественном лице, пробормотал:

— Это величайший храм Нубии, Пибоди. Раскопки в нём, несомненно, предоставят бесценный исторический материал. Раз уж мы сегодня свободны…