Последний выбор

Лори пытался донести до нас значимость события, но мы понимали его с пятого на десятое, и он переключился на Василису, которой, кажется, вообще всё равно, что он говорит. Она слушала его, напряженно глядя чуть в сторону, и можно было бы подумать, что ей наплевать, если бы не нервная бледность с периодическими приливами краски к лицу. Иван поглядывал с понятной родительской тревогой, а когда юноша сообщил Ваське, что она «веома лепа» и «таки краше никад виде» решительно пресёк курлыканье этого летучего голубя.

— Иди-ка сюда, Лори. Покажи, где нам лучше зависнуть, чтобы не мешать вашим полётам. Роза ветров, глиссады, всё такое.

Возле башни расположился небольшой грунтовый аэродром — несколько разноцветных бипланов, накатанная взлётка, шест с полосатым конусом.

— Ми влетимо према мору, — объяснил он. — И седни такоже.

— Я само краший пайлот! — добавил он гордо, покосившись на Ваську.

— Логично, — согласился капитан, — на море взлетать и с моря садиться. Тогда мы тут, в сторонке расположимся.

Мы снизились и зависли, остановив моторы. Я проводил пацана к выходу, выпустил трап и отправил восвояси, сказав, что мы ждём их визита, но чуть позже. Посадочные процедуры, мол. Он понятливо покивал и умчался в сторону облепивших башню деревянных строений, только попугайская расцветка головы и мелькнула.

— Ну и ну, — сказал задумчиво Иван, — удивительные дела. Вась, а Вась… Алё, юнга, к тебе обращаюсь!

— А? Что, пап? — не сразу отреагировала девочка. Взгляд её, направленный в обзорное стекло рубки, провожал удаляющуюся цветную шевелюру.

— Василиса Ивановна! Возьмите себя в руки! Ваша вахта ещё не окончена!

— И ничего такого! — вспыхнула Васька. — Подумаешь! Даже и не думала!

— О чём? — поинтересовался капитан очень нейтральным тоном.

— Ни о чём! — решительно отрезала девочка. — Вообще ни о чём!

— Это-то и пугает… — тихо сказал он себе под нос, а громко скомандовал:

— Юнге привести в порядок большую кают-компанию, приготовить чай. Думаю, дипломатически верно будет первую встречу организовать на нашей территории. Не теряем бдительности, экипаж. Гостеприимство аборигенов — штука переменчивая.

Переодевшийся в синие широкие штаны и вышитую цветами рубаху Лори привёл на борт небольшую делегацию.

— Се ми отац! — важно представил он улыбчивого усатого чернявого мужика с проседью в волосах.

Он снял небольшую шляпу с яркой лентой и пером и поклонился.

— Берган. Драго видам те.

С ним пришла строгая женщина с поджатыми губами, одетая в тёмное длинное платье и с капором на голове. Во всяком случае, именно слово «капор» выплыло из памяти при виде этого головного убора с завязками. Третьим оказался древний скрюченный дед с деревянной клюкой, в меховой жилетке и войлочных каких-то чунях. Руководящая, надо полагать, часть семьи явилась. Вокруг трапа расположились ещё какие-то родственники в количестве пары десятков и возрастом от босых младенцев в рубашках до почтенных седых матрон в расшитых платках, но их не приглашали. Тётка в капоре, встав наверху, повернулась к ним и сделала повелительный жест.

— Иди постави столове!

Собравшиеся покивали, но расходиться не спешат, заворожённо глядя на тушу зависшего над землёй дирижабля.

— Брзо! — скомандовала женщина, и они, дружно вздохнув, отправились к башне. Остались только несколько чумазых голоногих детишек лет трёх или около того.

В коридоре столкнулся с Василисой и не сразу понял, что не так.

— Васька, — всплеснул руками Иван, — ты что, брови накрасила? И губы? Зачем?

— И ничего такого, — смутилась девочка, — совсем чуть-чуть. А что, нельзя?

— Перестаралась немного, — сказал я осторожно. — Капельку.

С русыми волосами и полудетским лицом угольно-чёрные брови и багровые губы смотрелись, мягко говоря, странно.

— Откуда у тебя косметика вообще? — жалобно спросил несчастный отец.

— Злата подарила.

— Злата — цыганка, — вздохнул он, — её косметика тебе совсем не идёт. Попроси лучше у мамы, когда вернёмся. А сейчас умойся, если не сложно.

— Ну и пожалуйста, — вспыхнула Васька, — могу и вовсе не выходить, раз я такая страшная и ты меня стесняешься!

Развернулась и проследовала в каюту строевым шагом.

— Начинается… — с тоской в голосе сказал Иван, — подростки…

Но тут нас догнала делегация, и мы пригласили её в кают-компанию.

Аборигены оказались настроены доброжелательно, но решительно. Мы понимали едва половину сказанного, но они не ленились повторить несколько раз, другими словами, лишь бы до нас дошло — мы им успели сильно задолжать за эти годы. Они терпели беды и лишения, но не оставили башню, теперь мы обязаны всё это компенсировать.

В чём именно состояли лишения — я так и не понял. У меня сложилось впечатление, что главная претензия в том, что их семья утратила всё влияние и уважение, когда маяк выработал ресурс. До этого они заряжали акки местным и пришлым, заполняли танки волантеров, включали сигнал Дороги и жили кум королю.

— Крашно живе, уважно се! — скорбно заявила тётка.