Салливан откинулся на спинку пластмассового стула читального зала библиотеки Сити-колледжа и представил себе заявления психиатра в какой-нибудь буколической культуре лет этак через тысячу, когда оружие будет существовать только в виде бездеятельных, окутанных легендами реликвий: «
Вот именно, что «бум», подумал он теперь, два часа спустя, на автостоянке «Мичели», когда допил пиво и сунул окурок в банку. Ну, она получила хороший урок. Один из ее пациентов, должно быть, имел связь с призраком, который послужил детонатором, роль заряда сыграла ночь Хеллоуина, а разрывной пулей была целая навозная куча озлобленных безмозглых призраков. И главной целью, похоже, служил один из ее пациентов, который умер, так и не поняв этого, и потому выбросил гильзы – посмертный травматический шок, – когда его жизненный путь оборвался, воспламенив свое опоздавшее к могиле тело. А потом еще двое умерли от сердечных приступов или чего-то еще, а все остальные просто спятили.
«Да, вероятно, это была та еще ночь», – думал Салливан. Открыв водительскую дверь, он вылез на тротуар и почувствовал, что воздух еще по-утреннему прохладен. Вполне возможно, что этот урок научил ее чему-нибудь; она вернулась в город и, если я не ошибаюсь, для того, чтобы повиниться – перед куда более буквальной разновидностью призраков, нежели те, существование которых она была готова признать, давая то интервью.
«Если я смогу
Он тащился по тротуару вдоль кирпичной стены «Мичели» и пытался гадать, изменилось ли теперь отношение Элизелд к католической церкви. Или к спиртному.
Или даже к мужчинам, добавил он, открыв дверь и войдя внутрь.
Салливан сидел один за столиком поодаль от входа и едва успел сделать солидный глоток «Курз», как кто-то хлопнул его по плечу.
Он поперхнулся, фыркнув пивом через нос, и выронил стакан, потому что его правая рука хлопнула по карману рубашки, где лежал пакетик с мумифицированным пальцем, а левая рука метнулась к петле поясной сумки, которая открывалась одним рывком, выставляя на обозрение рукоятку пистолета.
– Боже! – раздался явно изумленный и встревоженный голос; из-за его спины широко шагнул в сторону и вперед человек и, улыбаясь, демонстративно показал пустые руки. – Старина, прости!
Салливан узнал его – это был приятель по колледжу, которого звали Бадди Шенк.
– Увы, я разлил выпивку своего друга, – сказал Шенк, взглянув через плечо Салливана. – Он примет от меня другую? М-м… и я закажу то же самое. – Шенк посмотрел сверху вниз на Салливана. – Не возражаешь, если я присяду?
Салливан никак не мог откашляться, но все же ему с трудом удалось хрипло глотнуть воздуха. Он махнул в направлении стула, стоявшего напротив него, и кивнул.
– Пиво с утра, – с некоторой неловкостью сказал Шенк, устроившись на стуле. – Ты, гляжу, двинулся по пятам за своей сестрой. И стал очень нервным! Ты дернулся, как… как крысоловка! У меня чуть сердце не остановилось! Чего это ты так разнервничался? – Он развернул бумажную салфетку, промокнул пенистое пиво и сдвинул осколки стакана.
Салливан попытался бесшумно вдохнуть и неприятно удивился тому, что не смог. Его глаза слезились, в носу жгло.
– Здоров, Бадди, – с трудом выдохнул он.
«Мой Бог, я и впрямь весь на нервах, – подумал он. – Если бы я знал, что так боюсь Деларавы, то сидел бы спиной к стене».
Он подосадовал, что не чует никаких запахов, кроме пива, потому что ему вдруг захотелось принюхаться к чесночному духу – не примешивается ли к нему аромат сигарет с гвоздикой.
Официант, недавно принявший ранее у Салливана заказ на сэндвич с фрикадельками, подошел, вытер со стола пролитое пиво и смахнул мокрую салфетку и осколки в полотенце.
– Бадди, г…нюк ты, вот ты кто, – сказал Салливан, когда официант ушел, главным образом для того, чтобы проверить свою способность говорить. – Рад тебя видеть.