Последний Завет

Карла задалась вопросом, какую роль он теперь играет. Натан никогда не проявлял властности, последний приказ прозвучал у него, как фраза Пиранделло в устах плохого актера. Лав ускорил шаг, направляясь к дворцу Святой Канцелярии,[36] то бишь Конгрегации в защиту вероучения, доверенной кардиналу Клаудио Драготти и размещавшейся на четвертом этаже здания. Мраморная лестница, пронизанная лучами света, привела их в суровый кабинет. За исключением распятия, стены были голыми. Какой-то священнослужитель поднял нос от своего компьютера, явно недовольный внезапным вторжением чужака, а главное, чужачки с фиолетовыми волосами, покрытой синяками и сложенной как искусительница. Он щелкнул мышью, чтобы выйти из Интернета. Не дожидаясь, когда секретарь сотрет замешательство со своего лица, Карла спросила, здесь ли кардинал.

– Монсеньор Драготти на очередном заседании.

Натан приметил скамью у стены и попросил Карлу втолковать ему, что они смиренно подождут.

– Сожалею, но ходатайства об аудиенции должны подаваться заранее, – возразил церковник, вставая во весь рост в своей белой сутане.

Помимо просматривания игривых сайтов в вэбе, у секретаря была обязанность держать оборону. Тем не менее он явно оказался в невыгодном положении из-за того, что опасался поднять глаза на Карлу, синхронно переводившую диалог. Это Божье создание в синяках располагало веским козырем – влекло к похоти. Натан обернулся к итальянке:

– Скажи ему, что речь идет не об аудиенции, а о допросе. Мы ведем расследование, и нам некогда назначать встречи.

– Una inchiesta?..[37] – переспросил ошеломленный секретарь, когда ему перевели.

Натан воспользовался тем, что ошарашил собеседника:

– Карла, сообщи ему пожестче, что мы явились с Аляски, чтобы проверить, не замешан ли его начальник в серии убийств.

– С Аляски? – пролепетал тот, словно эхо.

При посредстве пухлых губ Карлы, оказавшихся пострашнее каменной пасти, извергающей воды потопа, Натан спросил у него, часто ли бывает тут кардинал. Секретарь заломил утонченные праздностью пальцы, рискуя завязать их узлом. Присутствие Натана стало вдруг смущать его даже больше, чем прелести молодой женщины.

– Вы… вы, собственно, кто? – пробормотал он по-английски, видимо вспомнив вдруг язык.

В ходе последовавшего за этим знакомства слова «ФБР» и «Интерпол» прозвучали в мозгу служки подобно сказочному «сезам, откройся». Он прикинул расклад сил, оценил решительный вид американца, взглянул на свои часы и, взяв пример с Пилата, умыл руки.

129

В кабинете кардинала Драготти можно было служить мессу. Небо заливало его потоками света через восемь огромных окон, окаймленных позолоченной росписью. Стены украшали шедевры, не оскверненные глазами филистимлян. Среди полотен Веронезе, Тициана и Тинторетто выделялась современная фотография. На ней была обнаженная женщина с Христовыми стигматами. Примета современности, серное пятно.

Они прошли по красному ковру до массивного письменного стола. В камине багровел огонь. Часы на его мраморной плите механически отсчитывали секунды. Выше висел распятый Иисус, довершая этот символ сосуществования мирского и духовного над адским пламенем. По мнению секретаря, кардинал должен был вскоре прибыть с заседания. Карлу и Натана пригласили присесть в креслах у камелька и почитать на английском «Оссерваторе Романо», ватиканскую газету, передовица которой восхваляла Папу как неутомимого странника, который, несмотря на свое слабосилие, расточает повсюду религиозно и политически корректные речи. В газете была также помещена статья о возобновлении миссионерства в Европе. Продолжая осматриваться, Натан заметил на книжных полках биографию Фомы Торквемады и «Руководство по инквизиции» Бернара Ги. Это последнее произведение заключало в себе методики инквизиторских допросов, способные превратить любого верующего в еретика и наоборот. Под «Оссерваторе Романо» лежали и другие периодические издания, все на английском. Очевидно, Драготти вполне владел языком Джона Уэйна. Натан заинтересовался номером «Уондерера», требовавшего отлучения от Церкви двух американских священников, вставших на защиту гомосексуалистов. Вполне ясный, хоть и ретроградный сигнал, обращенный к умам консервативных читателей.